Фата-моргана любви с оркестром

Не успели они войти в бордель, как у Бельо Сандалио промелькнуло какое-то воспоминание. Поглаживая стакан, он будто видел, что у него в памяти поблескивает далекий огонек — вроде лампочка никак не может зажечься. Его чувства стали полновеснее, обострились; он, словно насекомое, шевелящее усиками, завис на грани какого-то важного открытия. Когда они приступили к выпивке, а ветеран разломал десятую за ночь сигарету, в зале появилась хозяйка «Тощего кота», ослепительная блондинка с длинной гривой. Красное бархатное платье чуть не лопалось на ней; рядом шагал старикашка, с виду смахивавший на гринго. «Это Пупсик», — сказал Канталисио дель Кармен. И сообщил, что эта проблядь поднялась от простой официантки до владелицы заведения, потому что выскочила за дряхлого подкаблучника, обедневшего англичанина, который недавно выкупил и отремонтировал бордель. И теперь она так нос задрала, что своих прежних товарок и словом не дарит. Да что там, она и в зал-то теперь спускается разве что изредка, а управляет делом и дергает за все нужные ниточки — завистливо рассказывали проститутки — из верхних покоев с роскошным убранством.

Бельо Сандалио, лениво подносивший стакан ко рту, увидав ее, замер. Внезапно он ощутил, что огонек вспыхнул ярче, и на мгновение экран воспоминаний наполнился действием. Словно в размытом кадре цвета сепии он увидел себя пьяным в стельку и запускающим руку под длинное платье бабе, зверски похожей на эту блондинку с кошачьей гордой повадкой, которая прошла мимо его столика, не бросив и взгляда.

— Мне она больше темненькой нравилась, — сказал Канталисио дель Кармен.

Бельо Сандалио подпрыгнул на стуле. Етитский огонек вдруг перестал моргать, взорвался и осветил все изнутри. На миг он застыл в ошеломлении. Так вот где собака зарыта. Он одним марафонским глотком осушил стакан, грохнул им об стол и со странной улыбкой громко продекламировал:

— Темнокрылые ласточки вернутся…

Потом схватил трубу, взобрался на стул и дал сигнал боевой тревоги.

— Я сейчас! — объявил он, доиграв.

Порывисто и решительно, на ходу жонглируя трубой, он направился к двери с серебристой звездочкой. Он знал, что дверь ведет не только в уборную, но и в темный патио заведения.

Там у задней стены так и валялись бочки, по которым он в тот раз взобрался, удирая от гнева капитана карабинеров. Спиртовой туман той жаркой ночи быстро рассеивался в закоулках памяти. «Так вот где собака зарыта», — радостно твердил он себе, штурмуя стену.

Сеньорита Голондрина дель Росарио уже уснула, но вдруг ей послышался негромкий стук в окно. Она в панике проснулась, открыла глаза в темноте и напрягла слух: в комнате стояла тишина, если не считать ударов ее сердца и неумолчного гула праздника над городом. Она уже было подумала, что ей показалось, но тут стук раздался опять. Стук будто костяшек пальцев! Она разом села в постели. Дрожа всем телом, попыталась успокоить себя — может, это кот царапается, лезет на крышу или с крыши. Но когда короткий настойчивый стук повторился вновь, у нее перехватило дыхание. Она набралась храбрости и решила проверить, что там такое. Тихо встала, накинула розовую сорочку и, стараясь не думать о том, о чем в глубине души думала непрестанно, Боже ты мой, слегка приоткрыла створку окна.

В патио, в слабом отсвете уличных фонарей, с трубой в руке и элегантной бабочкой в горошек на шее стоял ее бродячий музыкант и улыбался своей погибельной улыбкой притаившегося в засаде тигра.

— Приветствую! — сказал он со всей непринужденностью, словно поздоровался с соседкой по скамейке в городском парке в полдень Вербного воскресенья. Она чуть не упала в обморок.

— Прошу вас, сию же минуту уйдите, — прошелестел ее дрожащий голос.

— Сперва мне нужно с вами поговорить, — отвечал Бельо Сандалио, умилившись испуганной, словно птичка, Даме за Фортепиано.

— Завтра у нас будет предостаточно времени для разговоров, — неуверенно произнесла она.

— Это неотложный разговор.

— Прошу вас, мой отец может проснуться.

— Если вы не отворите, я сейчас сыграю зорьку.

— У вас недостанет на это безумия.

Бельо Сандалио насупился, отодвинулся от окна и приложил трубу к губам.

— Ради Бога, не вздумайте, — испуганно прошептала она. И открыла.