Фаталист

Утолив жажду, Печорин медленно обошел вокруг колодца, вспоминая недавнюю сцену в доме Раевича. Что, если бы пистолет не дал осечки? Вулич сейчас был бы мертв – это несомненно. Мог ли серб подстроить что-нибудь с оружием, пока нес его из прихожей? Вполне. Если, конечно, подготовился к пари заранее. Но откуда ему было знать, что разговор зайдет о предопределении? Григорий Александрович представил, что испытать судьбу сходным образом пришлось бы ему. «Хватило бы мне духу спустить курок?» – спросил он себя, задрав голову и глядя на застывший в черном небе месяц.

Издалека послышались хриплые крики и смех. Забренчала расстроенная гитара. Какая-то компания загуляла и решила совершить прогулку по городу. Встречаться с подвыпившими отдыхающими Печорин не хотел, так что решительно зашагал в сторону своего дома.

Вспомнилось искаженное судорогой лицо Раевича, превратившееся на мгновение в морду хищного зверя. Как такое могло произойти? Вероятно, просто показалось. Но иллюзия была настолько реальна, что в ту секунду у Печорина не возникло сомнений в увиденном: московский франт стал чудовищем, нетерпеливо ждущим, когда пуля пробьет сердце поручика Вулича.

Разные мысли крутились в голове Григория Александровича, пока он шагал в темноте по улицам Пятигорска. Дело, порученное ему градоначальником, могло стать самым интересным приключением в его жизни – если, конечно, развязка не окажется неожиданно банальной. А Печорин по собственному опыту знал, что такое часто случается с историями, слишком сильно увлекающими воображение в первые минуты.

Взять хотя бы ту давешнюю историю с Бэлой…

В ранней молодости, с той минуты, когда Григорий Александрович вышел из-под опеки родных, он стал наслаждаться всеми удовольствиями, которые можно достать за деньги, и, разумеется, вскоре они ему опротивели. Потом он пустился в большой свет, и со временем общество ему также надоело. Печорин влюблялся в светских красавиц и был любим – но их любовь только раздражала воображение и самолюбие, а сердце оставалось пусто. Он стал читать, учиться, но увидел, что самые счастливые люди – невежды, а слава – удача, и, чтоб добиться ее, надо быть только ловким.

Вскоре Григорий Александрович оказался на Кавказе. Он надеялся, что скука не живет под чеченскими пулями – напрасно. Уже через месяц он так привык к их жужжанию и близости смерти, что обращал больше внимания на комаров и почти потерял последнюю надежду…

Когда Печорин увидел Бэлу в своем доме, когда в первый раз, держа девушку на коленях, целовал ее черные локоны, то подумал, что она ангел, посланный ему сострадательной судьбой.

Он опять ошибся: любовь дикарки оказалась немногим лучше любви знатной барыни: невежество и простосердечие одной так же надоедают, как и кокетство другой.

«Сердце во мне ненасытное, – сказал как-то в откровенном разговоре Печорин Максиму Максимычу, своему тогдашнему начальнику. – Мне все мало: к печали я так же легко привыкаю, как к наслаждению, и жизнь моя становится пустее день ото дня. Мне осталось одно средство…»

Предаваясь размышлениям и воспоминаниям, Григорий Александрович наконец счастливо добрался до своего дома.

Затворив за собой дверь, он засветил свечку и бросился на постель.

Сон долго не шел к нему, а когда Печорин все же начал задремывать, то увидел Раевича. Тот приоткрыл тихо скрипнувшую дверь спальни и вошел. А может, просто возник из темноты, сгустившейся в одном из углов спальни. Спросонья Григорий Александрович не разобрал. Он сел на постели и уставился в изумлении на непрошеного гостя, столь бесцеремонно вломившегося к нему среди ночи. Как Раевич попал в дом? Стука во входную дверь слышно не было, да и денщик, если б впустил кого, то прежде доложил бы.

Эта мысль пронеслась в голове у Печорина, пока он рассматривал банкомета, не зная, как его приветствовать, и будет ли это уместно, учитывая обстоятельства.

На Раевиче был голубой жилет с золотой цепью поперек живота, черный сюртук и такого же цвета широкий галстук, заколотый жемчужной булавкой. Московский франт постоял немного, глядя на Григория Александровича, а затем аккуратно прислонил к стене свою трость и сел на стул.

– Простите, что побеспокоил в столь поздний час, – проговорил он низким голосом, не совсем похожим на тот, которым разговаривал давеча у себя дома, – но у меня к вам неотложное дело.

– Слушаю вас, – проговорил Григорий Александрович.

Появление ночного гостя встревожило его, но не так, чтобы очень. Вероятно, он все-таки заснул крепче, чем думал, и потому не расслышал стука.

Печорин смотрел на банкомета, ожидая, что его лицо снова изменится, превратившись в звериную морду, но Раевич источал вежливую деловитость и не более того. Пригладив окладистую бородку, он слегка наклонил голову и сказал:

– Вы ведь игрок, и азартный? Не отвечайте, мне стало это ясно, когда вы заключили пари с Вуличем.

Григорий Александрович промолчал. Теперь им владело только любопытство.