Фаталист

– Знаете, когда он очнулся, то в первый миг так закричал… Нет, не громко. Это был даже не совсем и крик… Скорее, хрип. Сил-то у него почти не осталось. Но я почувствовал… как меня охватил исходящий от пациента ужас. Это ощущение буквально сковало меня на несколько секунд по рукам и ногам. Я застыл и не мог пошевелиться. Понимаете? Как соляной столб! Когда же я заглянул офицеру в глаза, мне показалось, что они мертвы! Застывшие, обращенные в себя – словно взгляд этого человека остановился на каком-то недавнем потрясающем видении, воспоминание о котором все еще хранил его разум.

Григорий Александрович с любопытством слушал доктора, думая о том, что даже люди, профессия которых обязывает их быть хотя бы отчасти материалистами, не лишены воображения и впечатлительности.

– Но пациент ваш все же оказался жив, – напомнил он. – И идет на поправку, с чем я вас от души поздравляю.

– Да я уж думаю, может, и правда, я ошибся. Только… – Вернер почесал кончик носа, – я бы поклялся, что он мертвее мертвого был, вот вам крест!

Уверенность доктора неожиданно смутила Григория Александровича. Он и сам полагал, что Вернер ошибся, но тот был так искренне убежден в правильности диагноза… Да ведь и офицер тот лежал мертвым полчаса до его прихода. Странно.

– Как бы вы сей феномен объяснили? – обратился к Вернеру Печорин. – Возможно ли такое с медицинской точки зрения?

– Чтобы человек воскрес? Вряд ли. Конечно, если вы человек верующий, то притча о Лазаре…

– Умоляю, доктор, не пересказывайте мне Библию! Скажите лучше, бывают ли случаи, когда человек выглядит совершенно мертвым, а потом оказывается жив?

– Разумеется. Если впадает в летаргический сон, например. Слышали о таком явлении?

– Читал. Это правда?

– Случается. Человек не дышит, сердце его не бьется. Однако он не разлагается. Напоминает анабиоз у рыб, которые в особенно холодное время погружаются в своего рода оцепенение. Но при чем здесь это? Говорю вам: пуля пробила сердце! После такого ранения никто не выздоравливает.

Григорий Александрович решил тему не развивать. В конце концов, Вернер – всего лишь местный эскулап, и едва ли его познания в медицине исчерпывающи.

Расставшись с доктором, Печорин пошел к Раевичу, чтобы присмотреться к франту получше. У того опять, вероятно, играли, и Григорий Александрович хотел попасть за один стол с хозяином дома.

Было жарко, тучи плыли от снеговых гор, обещая грозу. Вершина Машука дымилась, как загашенный факел, и вокруг нее вились и ползали, как змеи, серые облака. Воздух был напоен электричеством.

Проходя мимо Цветника, Печорин вздумал еще раз поглядеть на грот, в котором совершились страшные убийства. Его тянуло туда, и он, поддавшись, свернул на узкую виноградную аллею.

Он снова подумал о молодой женщине с родинкой на щеке, про которую говорил ему доктор. Зачем все-таки она здесь? И действительно ли это она? Мало ли женщин с родинками на щеках? Печорин понял вдруг, что ему хочется, чтобы это оказалась именно та женщина. Из той истории. Почему, он и сам не смог бы объяснить.

Размышляя таким образом, Григорий Александрович подошел к гроту и сразу почувствовал чужое присутствие. Внутри был человек, и его скрывала густая прохладная тень. Печорин остановился. Вероятно, кто-то из отдыхающих просто зашел посидеть на каменной скамье. Так отчего же он медлит войти?

Григорий Александрович сделал шаг и снова замер: он ощутил тот же могильный холод, который присутствовал здесь, когда он осматривал грот.

И вдруг человек, находившийся внутри, пошевелился. Вероятно, он заметил Печорина, потому что поспешно встал и шагнул к нему. Григорий Александрович едва сдержался, чтобы не попятиться. Да что же с ним такое, в самом деле?!

Из тени вышла тоненькая женщина в соломенной шляпке, окутанная черной шалью.

– Вера! – невольно вскрикнул Печорин, увидев ее.

Она вздрогнула и побледнела. Глаза ее подернулись какой-то странной поволокой, придавшей им блеск.

– Я знала, что ты здесь! – сказала она, глядя на Григория Александровича.

Значит, искала его.

Печорин взял женщину за руку. Пальцы были тонкие и холодные. Такие знакомые…

– Мы давно не виделись, – сказал он.

– Давно. И оба во многом переменились.

– Стало быть, уж ты меня не любишь?

– Я замужем.

Григорий Александрович невольно приподнял брови.

– Опять? Однако некоторое время тому назад эта причина также существовала, но между тем…

Женщина выдернула свою руку из его, и щеки ее запылали.

– Может быть, ты любишь своего второго мужа? – спросил Печорин.

Она молча отвернулась.

– Или он очень ревнив?

Снова молчание.

– Что ж? Он молод, хорош, наверно, богат, и ты боишься… – Григорий Александрович взглянул на женщину и испугался: ее лицо выражало глубокое отчаянье, на глазах сверкали слезы, придавая им сходство со всеми мыслимыми драгоценностями мира. Как самозабвенно он окунался когда-то в эти горящие и переливающиеся омуты!