Фаталист

А Негурова отравилась – в этом доктор не ошибся, – и отравилась действительно из-за любви. Печорин помнил, как она вызвала его для последнего объяснения сильно надушенным письмом и встретила у себя дома, стоя наверху лестницы.

– Почему ты меня предал? – проговорила она, едва он начал подниматься к ней. Голос ее дрожал. – Я так тебя любила! Ты дорожишь всего более тем, что скажут о тебе люди, так я отниму у тебя их уважение. О тебе будут шептаться, на тебя станут показывать пальцами. Ты нигде не найдешь покоя! – С этими словами она молниеносно вытащила из флакона, который держала в руке, пробку и опрокинула содержимое себе в рот.

То, что последовало далее, Григорий Александрович не забудет до конца своих дней. Яд действовал быстро, разъедая плоть. На глазах у Печорина буквально растаяли, испуская едкий дым и зловоние, губы, подбородок и язык, а также часть горла – вместо всего этого образовался сочащийся кровью провал. Негурова кричала, стоя на лестнице, глаза ее остановились! Затем она медленно упала вперед, и Григорий Александрович не успел подхватить ее. Она скатилась по ступеням к его ногам, а вслед за ней туда же упал почти пустой флакон.

Месть, купленная ценою жизни, Негуровой удалась: лишь на Кавказе Печорин нашел общество, которое не знало его истории и которому не было до его прошлого никакого дела. Однако Негурова являлась ему время от времени. Она не желала отпускать его и продолжала изводить Печорина, напоминая о том, что он сделал: ради своей прихоти загубил чужую жизнь.

Была и другая женщина. Она тоже приходила по ночам. Ее лицо было прекрасно, особенно глаза – большие, черные. Как у горной серны. Она ничего не говорила – только грустно вздыхала, а затем протягивала Григорию Александровичу тонкую нежную руку и открывала ладонь, в которой неизменно лежала пуля.

Бэла…

Печорин мысленно называл их обеих – те женщины. Его проклятья… Его заслуженная кара.

И все-таки уехал он из столицы не из-за самоубийства Негуровой – в этом он доктору не соврал. Просто не мог оставаться там, где все напоминало о Вере. Об их любви и о том, что она бросила его.

Григорий Александрович взглянул на Вернера и натянуто улыбнулся.

– Неужели, доктор, я похож на человека, которого способен испугать скандал?

Вернер не стал продолжать расспросы. Дипломатично молчал, хотя любопытство его явно не было удовлетворено полностью.

Так добрались до двухэтажного дома, утопающего в зарослях на фоне растрескавшейся скалы. К нему вела извилистая, но довольно широкая дорога, обсаженная акациями. Ограды не было, что удивило Печорина. Когда он спросил доктора, почему лечебница не обнесена забором, тот пожал тощими плечами и сказал:

– Майнер собрал здесь не буйных, не беспокойтесь. Я ведь говорил, в клинике нет никого, способного изрубить человека шашкой. Просто люди, у которых… случилось несчастье. Большинство из них проводит на минводах пару месяцев и уезжает домой. Почти все они содержатся здесь добровольно.

– Почти?

– Некоторых привезли родственники, но Майнер против насилия в любом виде. Он уговорил пациентов остаться. Убедил, что здесь им лучше.

– Эти, вероятно, в лечебнице находятся уже долго.

– Да. Некоторые по несколько лет. Хотите начать с них?

Печорин подумал.

– Пожалуй, нет. Напротив, меня больше интересуют новоприбывшие.

– Потому что убийства стали происходить недавно? – кивнул Вернер. – Понимаю.

На тропинке Печорина и доктора встретил привратник (хотя ворот в клинике и не имелось) – здоровенный детина в свободной серой пижаме, застегнутой под горло. Вернер объяснил ему, в чем состоит их дело к Майнеру, и он проводил гостей в большую светлую гостиную, где стоял на столе самовар, а рядом с ним – плетеное блюдо, наполненное баранками.

– Я позову доктора, – сказал привратник, выходя из комнаты.

– Что за странная одежда? – спросил Григорий Александрович Вернера. – Этот человек больше похож на пациента.

– Майнер долго жил в Китае. Научился там многому и привез в Россию не только методы, но и пристрастия.

– Сам он тоже ходит в пижаме?

– Это не пижама. В Китае так выглядит верхняя одежда.

– Не подумал бы.

Вернер пожал плечами.

– Предрассудки, – сказал он. – На самом деле такая одежда свободна и удобна. В ней не жарко, и для здешнего климата она подходит в самый раз.

– Значит, доктор тоже так ходит? – повторил вопрос Печорин.

– Здесь – да. В Пятигорск он приезжает редко и тогда, конечно, переодевается по-европейски.

– Бережет вкусы русской публики?

– Вероятно. Приличия, знаете ли. – Вернер состроил при этом кислую мину, давая понять, что он думает о приличиях.

В это время появился доктор Майнер.

Швейцарец был в синей «пижаме» с широкими рукавами и мягких тапочках. На загорелом лице выделялись очень светлые глаза.