Фаталист

– Софья минут десять отчищала его от копоти, – продолжала собеседница Печорина. – Терла, терла. Не знаю, куда потом дела. Может, и потратила.

– А конверт не сохранился?

– Нет, его сразу выбросили. На что он?

Григорий Александрович поднялся.

– Что ж, это все, что я хотел знать.

– Все? – Кажется, сестра Асминцевой растерялась. – Уже уходите?

– Увы, да. Вы собираетесь уезжать?

– Да. Мне сегодня разрешили. Сказали, мое присутствие в городе более не является обязательным. – Женщина вдруг печально улыбнулась. – Ей-богу, так и сказали.

Григорий Александрович поклонился.

– Желаю счастливого пути.

– А как же… Софья? Ее убийцу накажут?

– Непременно.

– Вы обещаете?

– Сделаю все, что будет в моих силах. В этом можете быть совершенно уверены.

Собеседница тяжело вздохнула. Кажется, слова Печорина не очень-то ее убедили.

– Бедняжка Софья, – сказала она. – Она была несчастна всю свою жизнь. Хотела замуж, но никто не брал. А в последнее время у нее еще развилась эта мания…

Григорий Александрович насторожился.

– Какая мания?

Сестра Асминцевой махнула рукой.

– Ерунда! Ей все казалось, что за ней кто-то наблюдает. Однажды мы шли по аллее, и она вдруг остановилась и крепко схватила меня за руку – я даже вскрикнула. «Гляди, вон там! – прошептала она, и голос у нее был такой, словно ее душат. – Следит за мной! Видишь?!» Я посмотрела, но, кроме кустов шиповника, ничего не заметила. «Кто там?» – спросила я, высвобождая руку, потому что пальцы Софьи причиняли мне боль. «Нет, никого, – ответила она. – Показалось». Потом заговорила о другом, но я чувствовала, что прогулка больше не доставляет ей удовольствия.

– И часто случалось подобное?

– Нет, но я видела, что Софья тревожится и словно кого-то опасается. Иногда по вечерам она долго вглядывалась в окно, и лицо при этом у нее было такое… сосредоточенное.

Распрощавшись с женщиной, Григорий Александрович отправился дальше.

Дом, где жила Кулебкина, находился недалеко от Цветника – всего в одном квартале, на берегу маленького искусственного пруда, в котором плавали утки. Деревянные колонны с облупившейся краской обвивал плющ, около колодца сидел знакомый юродивый и, щурясь на солнце, пил из железной кружки маленькими глотками воду. Один глаз у него гноился, на левой ноге штанина была закатана до колена так, что виднелась жутковатого вида язва. Григорий Александрович бросил ему пару гривенников, но юродивый на монетки не посмотрел, зато проводил Печорина внимательным взглядом и прошептал что-то себе под нос.

Григорий Александрович поднялся по ступеням и постучал. Через минуту появилась служанка лет сорока, очень опрятная, с полотенцем в руке.

– Что вам угодно? – спросила она, окинув Печорина быстрым взглядом.

– Мне нужно повидать Марию Власьевну. По делу.

– Они в Цветнике. Пошли гулять. Не знаю, когда вернутся.

– А давно ушли?

– С полчаса.

Григорий Александрович не имел желания разыскивать женщину в парке.

– Позвольте подождать ее здесь?

Служанка помедлила всего несколько секунд, потом посторонилась.

– В гостиной, – сказала она.

Печорин сел в плетеное кресло лицом к окну, на котором расставлены были горшки с разными цветами. На стенах висели миленькие акварельные пейзажи с местными видами.

Служанка ушла, оставив Григория Александровича одного.

Ждать пришлось недолго. Не прошло и двадцати минут, как компаньонка Кулебкиной вернулась.

– Кто вы? – спросила она, входя в гостиную.

– Печорин Григорий Александрович. Мы с вами уже встречались. По поводу убийства вашей… подруги. Мне поручено расследование.

– Ах, да! Вспомнила… – Мария Власьевна стянула перчатки. – Черт, как же жарко! – Она упала в кресло, руки ее повисли с подлокотников, точно плети. – Изнемогаю. Давно уехала бы отсюда, если б мне позволили! – Она взглянула на Печорина. – Может, вы разрешите?

– Об этом надо спрашивать у полицеймейстера.

– Он свинья и хам!

Григорий Александрович едва сдержал улыбку.

– Скажите, ваша подруга получала перед смертью от кого-нибудь письмо? Или посылку?

– Что? – Женщина непонимающе нахмурилась. На лбу появились крупные морщины. – Письмо?

– Или вещь. Может, вы обнаружили нечто под дверью, или кто-то принес…

– Записку! – перебила Мария Власьевна. – Совершенно нелепую. Маленький листок, и на нем написано «два».

– Черными чернилами?

– А? Черными? Не знаю, право… может быть. Или синими.

– Но не красными?

– Нет. Это я бы запомнила.

– Записка была в конверте?

– Нет. Ее просто подсунули под дверь.

– Вы ее нашли?

– Служанка. Показала нам. Натали велела выбросить.

– Понятно. И никто не видел принесшего записку?

– Нет. А что, это имеет какое-то значение?

– Кто знает… Ваша подруга не говорила о том, что за ней следят?

Мария Власьевна мелко закивала.

– Да-да! Иногда она утверждала, будто кто-то наблюдает за ней.

– Но никого при этом не видела?

– Вроде бы нет.

– Не знаете, о ком шла речь?

– Думаю, она и сама этого не знала. Просто перемена климата иногда действует совершенно непредсказуемо. Мнительность и впечатлительность…

Григорий Александрович поднялся, собираясь уходить.