— Я весь вечер сдерживался, чтобы не обратиться к тебе лично, Илиана, – Ираклий поднимает взгляд ровно на ту секцию, где я стою.
Вслед за его взглядом, в мою сторону направляется прожектор и ослепляет глаза. Я прикрываю их, пока не сбавляется яркость.
— Ты, как всегда, прекрасна, – расплывается в улыбке Дадиани. – Я очень соскучился. Спустись ко мне, хочу официально представить тебя своей аудитории.
Я чувствую, как тысячи глаз устремляют всё внимание на меня. Испытываю непривычное чувство стеснения и волнения перед публикой. Я отрицательно качаю головой, не желая привлекать к себе ещё больше внимания.
— Мне подняться к тебе? – вскидывает брови мужчина. – Пожалей калеку, – продолжает весело.
— Спустись к нему, – кричит кто-то из зала. – Просим.
Этого человека поддерживают другие, и все синхронно начинают: «Просим. Просим. Просим.».
Мне становится настолько неловко, что я, наконец, соглашаюсь и через несколько минут оказываюсь на сцене. Подхожу к Ираклию, и он заключает меня в свои объятия. Я испытываю облегчение и умиротворение.
— Ты сумасшедший, – шепчу ему на ухо, смеясь. – И твоя команда тоже.
— Помнишь, как однажды мы воображали, что я соберу «Олимпийский»? – спрашивает на ухо. – Спасибо, что поверила в мою мечту, – отпускает меня и разворачивает лицом к сцене.
У меня захватывает дух. Это непередаваемое ощущение. Кажется, будто в эту секунду осуществилась моя собственная мечта. И я отпускаю боль о своих собственных разбитых грёзах. Они больше не имеют веса. Во мне словно взрывается шар, прячущий в себе эмоции, ранее мне неизвестные. Сердце бьётся в ускоренном режиме, и я смотрю на тысячи огней перед собой, а с глаз моих начинают течь слёзы.
— Жаль только, что цена моего успеха оказалась такой высокой… Наверное, это была моя ошибка, что однажды, рассказывая о своих мечтах, я забыл сообщить тебе, что самой главной мечтой всегда являлась и являешься – ты, – произносит он, запускает руку в мои волосы и, притянув к себе, заключает нас в поцелуе.
С меня словно спадают последние оковы. Все годы в разлуке и боли будто испаряются в этих стенах и в его руках. И теперь я вижу свет и будущее. Счастливое будущее с ним.
Эпилог
— Восемь месяцев спустя —
— Доброе утро, – шёпот Ираклия пробуждает меня ото сна.
Нежась, открываю глаза.
Шторы раскрыты, и номер наполнен ярким солнечным светом. Кристально чистый океан за панорамными окнами ласкает взгляд.
Я оборачиваюсь и смотрю на мужчину.
— Доброе, – расплываюсь в улыбке, обвиваю его шею и оставляю лёгкий поцелуй на любимых губах.
Это по-настоящему доброе и прекрасное утро.
— Завтрак в постель, – сообщает, оторвавшись от меня и поставив передо мной кроватный столик.
Ложится рядом со мной, тянется и зарывается носом в мои растрёпанные волосы. Замирает на мгновение, вдыхая их аромат.
— Ты веришь, что это реальность? – спрашивает он, поцеловав меня в шею.
— Нет, – склоняю голову к его.
И это чистая правда. Каждый раз, засыпая рядом с ним, я боюсь, что утром проснусь в объятиях одиночества на Пафосе. И каждый новый день, видя его рядом в своей постели, меня накрывает безграничное чувство счастья.
Это были тяжелые и одновременно прекрасные месяцы совместной жизни. Расторжение контракта с лейблом, миллионные неустойки, судебные разбирательства с Давыдовыми и попытка синхронизировать наши новые жизни с Ираклием в одно целое – всё давалось нам нелегко. Ни он, ни я не были готовы к таким резким изменениям, но шли по этому тернистому пути вместе. И с каждым новым днём нам становилось всё яснее и легче.
Первые месяцы мы просыпались по утрам, как на войну, но по ночам засыпали в объятиях друг друга. Это придавало сил и напоминало ради чего всё делается.
Через два месяца, наконец, суд вынес вердикт о заключении Сони Давыдовой в психиатрическую больницу до полного выздоровления. Это сильно ударило по Вальтеру и его репутации. Сказалось и на репутации и работе лейбла.
Казалось бы – справедливость восторжествовала, но честно, я не получала от всего происходящего никакого удовольствия. Хотелось поскорее забыть об этих людях и идти дальше своей дорогой.
Мы с Ираклием избегали СМИ. После его концерта моя популярность возросла до небывалых размеров, хоть я и продолжала вести скрытый образ жизни. Мы не давали никаких комментариев, относительно их отношений с Вальтером, и что случилось. И этот вопрос долгое время был фаворитом у общества и жёлтой прессы.
Что же касалось нас, Ираклий отвечал коротко: «Всё, что я хотел сказать, я сказал на концерте. Остальное останется только между нами. Спасибо за внимание.».
Нас вылавливали у здания суда, у больниц, куда мы ездили на обследования, приезжали к квартире Ираклия. Это сводило меня с ума. Я не привыкла к такому уровню публичной жизни, и хотела скорее сбежать от этого.
И как только все вопросы и проблемы были улажены, мы с Ираклием решили сбежать от всех и посвятить время друг другу – наверстать упущенное за эти годы.