Фатальный абонент

Как правило, монгольская стая была занята делом — охраняла стадо овец или коз, мирно пасущихся на склоне сопки. Иногда собаки отдыхали около юрт или играли с ребятишками. Далеко от хозяев не отходили. Убедившись в безопасности, я шёл к ручью. Когда выходил из поселка, за мной увязывалось пять-шесть наших дворняг. Видимо, им тоже надоедал шум городка, и они с удовольствием шли к воде, принимая меня за вожака. Пили, купались, весело резвились, затем пропадали.

Часов у меня не было, и я старался ориентироваться по солнцу. Если была необходимость, шёл к трассе и спрашивал время у водителей.

Здесь я узнал, что такое настоящее лето. В Ленинграде меня с шести лет отправляли в пионерский лагерь. Было прохладно. К озеру допускались два-три раза за смену. Приходилось записываться в «моржи». Там были льготы — могли купаться до утренней побудки. Все ходили строем, пели отрядные песни и участвовали в соревнованиях.

Тут я был предоставлен сам себе.

Завтракал с отцом и — свободен. Из одежды только короткие штаны и майка. Солнце и ветер закаляли тело, обжигали кожу, нанося бронзовый загар. Из боязни змей я надевал матушкины резиновые сапоги на два размера больше. Приходилось поддевать толстые шерстяные носки.

В это время поселок только оживал. Начинал грохотать техникой, чадить дымом горящих отходов, вонять расплавленным битумом, ацетоном красок и выхлопами автомашин.

Ближе к ручью зеленая трава становилась гуще и выше, поднималась до пояса. Сопровождающие собаки в траву не забегали. Обходили ее по дорожной колее. Наверно, тоже боялись змей. Я чувствовал себя в безопасности. Не стесняясь, распевал песни, что когда-то выучил в пионерском лагере. Размахивал руками. Сбивал пух и слизь с кончиков незнакомых растений.

Частенько попадался в натянутую паутину. Та цеплялась за руки и лицо. Неприятно липла к коже, скатывалась в волокна, застревала в волосах. Я вздрагивал. Поспешно нервно стряхивал ее вниз, боясь вместе с ней прихватить неведомых опасных пауков. Представлял, как они лезут мне за шиворот, пытаются забраться в уши. Скользят пузатыми темными брюшками с белыми крестами, скребут мохнатыми полосатыми лапками. Видел их когда-то по телевизору в программе «В мире животных». С дрожью в теле и брезгливостью в душе вытирал ладони о штаны и ветки деревьев.

Высохшая прошлогодняя трава, скрученная зимними ветрами и прибитая к земле, заворачивалась в кольца, опутывая щиколотку, стягивала сапоги. Заставляла высоко поднимать ноги в болтающихся голенищах.

Шум и вонь строительства сюда не достигали. Здесь царило стрекотание сверчков, пение птиц, шорох молодой раздвигаемой поросли. При каждом шаге разлетался в стороны и поднимался вверх рой кузнечиков, разноцветных бабочек и стрекоз. А вместе с ними вырывался душистый аромат трав и запах прелой земли. С треском и хлопаньем вспархивали небольшие птички. Пугая меня, заставляли приседать, сами уносились прочь.

Я воображал себя великаном в стране лилипутов. Возвышался над испуганно прячущимися насекомыми. Разговаривал с ними. Подкидывал вверх жуков и божьих коровок, глядел, как они расправляют крылья, громко жужжа, устремляются по своим делам.

Подпрыгивал, хватая на лету саранчу. Таких огромных кузнечиков, бабочек и стрекоз я никогда не видел. Они выглядели гигантами.

В некоторых местах трава скрывала меня целиком, и приходилось выхватывать нож, надевать очки. С победным криком я врезался в густые заросли воображаемых врагов. Рубил их налево и направо:

— Вот так! Вот так вам! Будете знать! Ум-рите! Ум-рите!

Острием металла прокладывал себе путь.

Стебли опрокидывались, срезанные лезвием. Сталь звенела как боевой клинок в ожесточенном сражении. Наконец, я выбирался на светлую выжженную солнцем поляну и падал в изнеможении. Ощущение победы объединяло меня с голубым чистым небом, уходящим ввысь. Наполняло ощущением бескрайности и свободы.

Ручей вился, словно тело ползущей кобры. То ощеривая спину перекатами, то растекаясь гладким капюшоном плеса в глубокой излучине. Образуя небольшую отмель. Ширина промытого водой русла в некоторых местах достигала десятка метров, из них ручей занимал не более четырех. Уровень и объем воды возрастал только во время редких ливневых дождей и весенних паводков. В основное время глубина едва доходила до пояса.

Я сразу полюбил этот дикий кусочек водной глади. Удивительно прозрачной. Ее неизменный леденящий холод сводил мышцы. Казался волшебным посреди сорокаградусной жары. Едва окунувшись, я пробкой выскакивал на берег, чувствуя обожжёность всего тела. Лежа наполовину в воде, медленно перекатывался по мелководью. Студёные камни и палящие лучи сменяли друг друга, поочередно проникая в грудь и спину. Мышцы закалялись по аналогии с металлом.

Песчаная коса шириной до шести метров стала моим вторым домом. Я построил здесь шалаш из принесенных половодьем высушенных солнцем стволов деревьев. Накрыл верх толем, сбил гвоздями. Благо строительных материалов было достаточно. Вместо двери приспособил принесенное со склада окно.