Единственное, о чем я жалел — это отсутствие в ручье настоящей крупной рыбы. Говорили, что она не рискует подниматься так высоко и обитает ближе к устью, километров сорок вниз по течению. Хотя кое-что водилось и здесь.
Стайки гольянов размером меньше мизинца кружили в поисках пропитания. Устремлялись к моим рукам, опущенным в воду. Тыкались головами, щекотали. Прыскали в стороны от любого резкого движения.
Небольшие миноги, длиной с ладонь, поначалу приводили меня в ужас. Округлое тело покрыто слизью, отростки вокруг рта. Казались пятнистыми жирными пиявками только и мечтающими присосаться к моей ноге, чтобы насытить свое мерзкое чрево.
Я поделился опасениями с отцом, и он долго смеялся.
После этого я уже бесстрашно наблюдал суетливый образ жизни обитателей ручья. Маленьких жучков-плавунцов, скользящих по поверхности комаров. Едва заметных полупрозрачных мальков. Мог часами лежать на берегу, смотреть сквозь прозрачную воду как миноги снуют по разноцветной гальке. Раскрывая рот, распускают белые щупальца усов. Обследуют ими каждую ложбинку. Всасывают воду, вздымая со дна пучки серой мути. Иногда подставлял им свой палец как приманку, опущенную в воду. Чувствовал щекотание присосок, видел недоуменные выпученные глаза.
Я делал отводы в песке, строил запруды. Мастерил маленькие корабли из пенопласта. Протыкал днище веточкой с насаженным листком в виде паруса, пускал по течению. За пассажиров сажал огромных, величиной с палец, зеленых кузнечиков, которые обитали повсюду. Их яйцеклад выглядел как настоящая сабля, придавая насекомому воинственный вид завоевателя. Но стоило кораблю удариться о берег — кузнечик, как последний трус, без сожаления покидал судно. С громким стрекотом взмывал вверх, присоединялся к своим собратьям.
Недалеко от шалаша был съезд в воду, где заправлялись машины с буровой. При подъезде протекторы колес вырывали дёрн, спуск к воде становился скользким из-за обнажившийся глины. Мне нравилось наблюдать, как автомобили скатывались задом на глубину и, опустив толстый шланг, натужно заполняли свои бочки. А затем выезжал с пробуксовкой, ещё больше углубляя русло ручья. Водовозок было много. В течение дня они возвращались по три-четыре раза. Я приветствовал водителей взмахами руки. Вскоре, стал узнавать их и не стеснялся расспрашивать о работе. Мужчины делились знаниями, общались на равных.
Больше всех мне нравился дядя Семен. Невысокого роста с чапаевскими усами и пухлыми руками, в которых руль грузовика казался игрушкой. Через пару дней я уже сидел у него в кабине. Грузовик поднимался к буровой. Ехали медленно, огибая крутые склоны, поднимались на самый верх сопки. В первый раз было страшно. Казалось, если двигатель заглохнет, машина обязательно свалится в ущелье. Потом привык.
Вскоре Семен доверил мне самостоятельно вести машину. На второй скорости по прямому участку дороги. Газ-66 — настоящий военный вездеход. На кабине — прожектора. В дверях — крепление для автомата. Сидя на высоком сиденье, при отсутствии капота снаружи, я чувствовал, что нависаю над дорогой. Позади ревел двигатель. Вместе с ним я тужится, дрожал и вибрировал как единый механизм.
Впервые самостоятельно приехав на буровую, я заслужил бурные овации рабочих. Как победитель. Так оно и было. Отсюда с самой вершины сопки был хорошо виден наш поселок, склады, монгольские юрты и даже мой крохотный шалаш на косе.
Именно тогда я впервые ощутил себя за границей. Не в той представляемой асфальтовой цивилизации, наполненной дымом труб, звоном трамваев и свистом электричек. А в дикой, первобытной, народившейся миллион лет назад и остающейся такой до сих пор. Куда лишь недавно проник человек, и мне посчастливилось попасть сюда — в далекое прошлое. Почувствовать первозданную чистоту. Наивную и добрую.
Однажды дядя Володя принес мне самострел. Деревянный корпус в виде ружья. Сверху — резинка. За нее цеплялась пулька из металлической проволоки, изогнутой в виде галочки. Зацепив резинку, натягиваешь ее и прижимаешь дужкой курка. Стоило нажать на спуск, планка поднималась, освобождая пульку. Та летела метров на тридцать.
— Разве это игрушка ребенку? — возмущалась мать. — Он же поранится или кому-нибудь глаз выбьет!
— Да какой глаз? — смеялся сосед, подмигивая мне. — Из него только муху можно убить! И то — если попадешь! Охота и война — это дело настоящих мужчин!
Мать уходила, качая головой. Все понимала, сочувствовала.
Мама, мамочка, мамуля…
Дядя Володя, опасливо оглядываясь на нее, понижал голос:
— Из поджига никогда не стрелял? — и, увидев мой недоуменный взгляд, усмехался, — то-то же! Вот это уже не шутки! Когда у тебя день рождения?
— Через месяц!
— И у меня в августе! Подарю тебе поджиг, научу стрелять! Собаки будут обходить за километр!
Кусачками я резал из проволоки заготовки для пулек. Как положено, гнул. Сначала ставил мишень для пристрелки. Ну а когда появился опыт — пошёл на охоту.