Фатерланд

Хранилище напоминало тюрьму или морг: перед ними метров на тридцать протянулся облицованный белым кафелем коридор с решетками по обе стороны в конце которого, у выхода, за столом сидел охранник. Цаугг вынул из кармана тяжелую связку ключей, прикрепленную цепью к его поясу. Отыскивая нужный ключ, он что-то мурлыкал под нос.

Наверху прошел трамвай. Потолок чуть заметно задрожал.

Цаугг впустил их в камеру. Стальные стены – ряды квадратных дверец, каждая высотой с полметра – отражали свет люминесцентных ламп. Цаугг двинулся вдоль стены, открыл дверцу на уровне пояса и отступил в сторону. Телохранитель выдвинул продолговатый ящик размером с металлический солдатский сундучок и перенес его на стол.

Цаугг пояснил:

– Ваш ключ подходит к замку этого ящика. Я подожду снаружи.

– В этом нет необходимости.

– Благодарю, но я предпочитаю подождать там.

Цаугг вышел из камеры и встал спиной к решетке. Марш взглянул на Шарли и передал ей ключ.

– Давайте.

– У меня дрожат руки…

Она вставила ключ в скважину. Тот легко повернулся. Открылась передняя стенка ящика. Девушка сунула внутрь руку. Лицо выразило замешательство, потом разочарование.

– Думаю, там пусто. – Вдруг выражение её лица изменилось. – Нет…

Улыбаясь, она вытащила небольшую плоскую коробку, сантиметров в пять толщиной. Крышка опечатана красным сургучом, на ней наклейка: «Собственность архива имперского министерства иностранных дел, Берлин». И ниже готическим шрифтом: «Совершенно секретно. Документ государственной важности».

Неужели договор?

С помощью ключа Марш взломал печать. Поднял крышку. Изнутри пахнуло плесенью и ладаном.

Снова прошел трамвай. Цаугг, все ещё напевая про себя, позвякивал ключами.

В коробке находился обернутый в клеенку предмет. Март достал его и положил плашмя на стол. Снял клеенку: деревянная доска, очень старая, в царапинах; один из углов отломан. Повернул другой стороной.

Стоявшая рядом Шарли тихо произнесла:

– Какая красота!

Края доски расщеплены, похоже, её выламывали из оправы. По сам портрет идеально сохранился. Изящная молодая женщина, светло-карие глаза, взгляд устремлен вправо, вокруг шеи обвилась двойная нитка черных бус. На коленях, придерживаемый длинными пальчиками аристократки, небольшой белый зверек. Точно, что не собачка; похоже, горностай.

Шарли права. Картина была прекрасна. Казалось, она притягивала весь свет и возвращала его обратно. Бледная кожа девушки светились словно исходившим от ангела сиянием.

– Бог его знает. – Марш был сбит с толку. Неужели этот ящик всего-навсего продолжение сокровищницы Булера? – Ты хоть немного разбираешься в искусстве?

– Не очень. Но это что-то знакомое. Дай-ка. – Она взяла картину и стала разглядывать, держа на вытянутых руках. – Думаю, итальянской работы. Видишь её костюм – квадратный вырез на груди, покрой рукавов. Я бы сказала, эпоха Возрождения. Очень старая и, несомненно, подлинная.

– И несомненно, украденная. Положи на место.

– А надо ли?

– Само собой. Если, правда, не придумаешь занятную сказочку для пограничников в берлинском аэропорту.

Еще одна картина – только и всего! Ругаясь про себя, Марш ощупывал клеенку, проверял картонную коробку. Поставил на попа ящик из сейфа и потряс его. Пустой металл смеялся над ним. А на что он надеялся? Сам не знал. Однако на что-то такое, что могло дать ключ к разгадке того, над чем он бился.

– Надо уходить, – сказал он.

– Еще минутку.

Шарли прислонила доску к ящику. Присела и сделала полдюжины снимков. Затем снова завернула картину, вложила в коробку и заперла ящик.

– Мы кончили, герр Цаугг. Спасибо.

Появились Цаугг с телохранителем. Чуточку раньше, чем следовало бы, подумал Марш. Он догадывался, что банкир старался подслушать их разговор.

Цаугг потер руки.

– Надеюсь, полностью удовлетворены?

– Абсолютно.

Телохранитель задвинул ящик в углубление, Цаугг запер дверцу, и девушку с горностаем вновь погребли в темноту. «У нас здесь есть сейфы, к которым не притрагивались лет пятьдесят, а то и больше…». Неужели и ей придется столько ждать, прежде чем она снова увидит свет?

Они в молчании поднялись в лифте. Цаугг проводил посетителей до самой улицы.

– А теперь попрощаемся. – Он по очереди пожал им руки.

Марш подумал, что надо сказать кое-что еще, попробовать напоследок ещё один тактический ход.

– Считаю своим долгом предупредить вас, герр Цаугг, что двое из совладельцев этого вклада на прошлой неделе были убиты и что сам Мартин Лютер исчез.

Цаугг и глазом не моргнул.

– Ну и ну! Старые клиенты уходят, а новые, – жест в сторону Марша и Мэгуайр, – занимают их место. Так уж, видно, устроен мир. Можете быть уверены, герр Марш, только в одном: когда рассеется дым сражений, банки швейцарских кантонов, кто бы ни победил, останутся стоять, как и стояли. Доброго вам дня.

Они уже были на улице и дверь закрывалась, когда Шарли окликнула его:

– Герр Цаугг!

Лицо банкира появилось в дверях, и, прежде чем он успел ретироваться, щелкнул затвор фотоаппарата. Широко раскрытые глаза, возмущенно разинутый рот.