Фатум. Сон разума

Когда Тихонов предложил ехать в лес на вездеходе, Тимур Аркадьевич подумал, что генералу хочется похвастаться новой игрушкой, но вскоре выяснилось, что это не так: снег лег недавно, только несколько дней назад ударили морозы — многочисленные речки и ручейки еще не успели замерзнуть, и «амфибия» очень выручала. Правда, ревела она так, что вся дичь разбежалась, и пришлось уходить на несколько километров севернее.

Мужики — три действующих генерала и Борзов, лейтенант в отставке, а ныне известный криминальный авторитет Борзый, — всю дорогу косились на Тимура Аркадьевича с подозрением, но тряска не располагала к откровениям. Все знали, что влиятельность Реута превосходит их возможности вместе взятые и помноженные на отнюдь не раздутое могущество Борзова, и понимали: раз Реут собрал их, значит, разговор предстоит более чем серьезный.

На место — к охотничьему домику — прибыли спустя полтора часа. Лесник предусмотрительно исчез, оставив ключ в замке. Первым на снег спрыгнули собаки Борзова — две снежно-белые мохнатые борзые, затем их хозяин. Прозвище свое — Борзый — он не оправдывал: был невысок, смугл и кряжист, узкое лицо венчал огромный хищный нос, да и хамством бывший лейтенант никогда не отличался.

Компания подобралась, мягко говоря, не по интересам: пузатый Тихонов водил дружбу с грузино-эстонцем Тирликасом, а фэбоса Силина презирал от всей души, считая, что пост в столь юные годы он получил «по наследству». Борзова не любили все.

— Собираемся здесь через три часа, — скомандовал Реут и поглядел на часы.

— Может, сразу к делу? — вздохнул Тихонов, опершись на винтовку. — Что мы тебе, мальчики, по лесу скакать?

— Жди здесь, только водку не пей, — посоветовал Реут. — Я приехал в первую очередь на охоту, а во вторую — по делу. В конце концов, имею я право на отдых?

Борзов сунул в рот сигарету, щелкнул зажигалкой. Затянувшись, обвел собравшихся безразличным взглядом и указал на танцующих собак.

— Приступим уже, господа, а то животные извелись.

Мелкий, подвижный Тирликас первым нацепил лыжи и скрылся в лесу, обступившем хижину темной стеной. Псы Борзова рванули было за Тирликасом, но повиновались команде и легли у ног хозяина, который решил проверить ружье, патроны и лыжи.

Реут жаждал одиночества. Друзья и соратники хорошо его изучили и оставили в покое. Он помнил их мальчишками — перспективными, пассионарными, дерзкими, а они знали его жестоким, расчетливым Тимуром Аркадьевичем, не меняющимся с годами. А еще они представляли, что такое «Фатум». У всех был КП выше шестидесяти, всех ломали, Реут оберегал их, как мог. Видимо, недостаточно. Таких показателей, как у Каверина, не достиг ни один. Тянуть дальше некуда. Никита уже и так привлек внимание.

Реут скользил на лыжах меж огромных сосен, покачивающих темными шапками на фоне белесого, затянутого тучами неба. Будто переговариваясь, потрескивали стволы, скрипел снег, невдалеке журчал ручей. И больше ни звука. Кристальный воздух чуть дрожал. В беззвучии казалось, что мир полнится звоном, и Тимур Аркадьевич погрузился в сладостное состояние недуманья.

За полторы сотни лет ему надоело многое. Сперва — роскошь, у которой миллион личин, но суть одна, потом — женщины, они отличаются друг от друга лишь поначалу. В конце концов присущий Реуту азарт погони за целью сменился холодным расчетом. Лишь охота не надоедала.

В зимнем лесу можно отбросить условности, не выводить в уме формулы успеха, не плести паутину интриг, не следить за подчиненными, расслабить наконец руки, держащие тысячи невидимых нитей. Превратиться в слух, зрение и движение. Стать тем, кем он был изначально, — хищником. И встретиться с дичью на ее территории, перехитрить, догнать, вдавить спусковой крючок. Никаких расчетов, лишь ловкость и скорость реакции.

Здесь не слышно машин и электричек, не ощущаются страсти, даже скорее страстишки людей. Высоко в небе, за облаками, прогудел самолет. Тимур Аркадьевич задрал голову, и на лицо упала снежинка. Реут постоял немного и двинулся дальше, оставляя за собой лыжный след.

В березовой роще на снегу Реут заметил помет, осмотрелся — здесь кормятся тетерева, — а чуть ближе к ручью обнаружил ходы в сугробе, куда птица закапывается на ночь, спасаясь от мороза. Снег вокруг украшали узоры птичьих следов. Точно тетерев! Теперь нужно быть начеку, перехватить ружье поудобнее, снять с предохранителя.

Вдалеке залаяли собаки, громом прокатился выстрел — Борзов встретил свою дичь. Рядом, за несколькими сугробами, встревоженно закудахтали самки тетерева. «Чу-ишшш, чу-ишшш», — откликнулись самцы на несколько голосов.

Пока лаяли псы и кудахтали птицы, Тимур Аркадьевич по возможности бесшумно скользил вперед.

Птицы вырвались из-под ног, как ракеты из шахт — с шумом и снежными брызгами, вертикально вверх. Реут вскинул двустволку, нажал на спусковой крючок — отдача ударила в плечо, грохот прокатился над лесом, взметнув стаю галок.