Место, где плот пристал к берегу, выглядело живописно и необычно: каменная арка, увитая лианами и поросшая висячими растениями, сквозь которую вытекал широкий мелкий ручей с кристально-прозрачной водой. Глубина ручья не превышала половины роста человека, а дно устилала крупная разноцветная галька. Берега покрывала пышная зелень густого леса. Ветви деревьев нависали над самой водой, отражаясь в гладкой поверхности, как в хрустальном зеркале. Путешественники с трудом отыскали свободное от леса пространство – небольшой каменистый пятачок у подножия увитой ползучей зеленью вертикальной скалы, на плоской вершине которой устроили гнёзда нырки – крупные водоплавающие птицы, прозванные так за умение ловко нырять и ловить рыбу на глубине.
Как только на суше разбили временный лагерь – пара шалашей-навесов и кострище – Аста, взглянув на скалу, спросила:
– Кто соскучился по яичнице?
Соскучились, конечно же, все.
– Я добуду вам свежих яиц! – пообещала виолка.
Забросив за спину самодельную корзинку из тонких прутьев, она схватилась за толстые ветви лиан, оплетавших скалу, и ловко полезла наверх.
– А может, не надо?.. – воскликнул Лайэм, глядя вслед отчаянной любовнице.
– Смелая девушка, – восхищённо вздохнула Анабель.
Аста поднималась выше и выше, ловко карабкаясь по лианам, подтягиваясь на руках и упираясь ногами в уступы или узлы сплетённых ветвей. Вскоре она достигла вершины. Прогнав мирно сидящую пару нырков с гнёзд, начала собирать яйца, кладя их в корзинку. Птицы с возмущёнными криками носились у девушки над головой, но она не обращала на них внимания. Тогда нырки развернулись и куда-то улетели. Закончив грабёж, Аста начала спуск той же дорогой, что и поднималась.
Виолка была уже на полпути до земли, когда со стороны реки появилась целая стая нырков – около десятка больших злых птиц. Они с громкими криками набросились на разорительницу гнёзд, клюя в спину, плечи и голову острыми крепкими клювами и пытаясь сбросить вниз; били крыльями и хватали за волосы; прицельно «бомбили» испражнениями и отрыгнутой полупереваренной рыбой. Аста прижалась к скале, судорожно вцепившись в лианы. Отбиваться она не могла, так как тогда сорвалась и упала бы вниз, на острые камни.
Лайэм, Ильяса и Анабель подняли крик, стараясь отпугнуть взбесившихся птиц, но те не обращали на них внимания, продолжая прицельные и болезненные атаки на виолку. Видя, что шум и размахивания руками не приносят никакого толка, Ильяса схватила лук и начала стрелять в стаю. Она не прицеливалась, а просто посылала стрелу за стрелой. Птицы кружились так тесно, что ни одна стрела не пролетела мимо: одной пробила крыло, другой грудь, третьей вырвала хвост или снесла голову. Стая начала стремительно редеть. Когда их осталось несколько особей, птицы бросили жертву и унеслись прочь. Аста, не дожидаясь их возвращения, быстро спустилась вниз, почти соскользнула по лиане, ободрав в кровь ладони. Исклёванная, избитая сильными крыльями, покрытая кровью, царапинами, перьями и птичьим дерьмом, в потёках разбитых яиц, с всклокоченными волосами и отвратительно воняющая полупереваренной рыбой – Аста выглядела одновременно и смешно, и жалко.
– Ненормальные кучки перьев! Куры облезлые! Безмозглые рыбоеды! – бушевала виолка, выдирая из волос перья и помёт. – Какие-то бешеные собаки, а не птицы!
Сдерживая смех, Ильяса и Анабель согласно кивали, а Лайэм обнял подругу и примирительно сказал:
– Иди, помойся, милая… Они защищали гнёзда, не нужно на них сердиться.
Из всей добычи, что принесла виолка, набралось едва ли с десяток целых свежих яиц. Остальные либо разбились, либо оказались насижеными. Зато, как компенсация, появились целых семь птичьих тушек. Правда, не очень вкусные и жилистые, но для похлёбки годились.
На следующий день Ильяса и Аста отправились на охоту в лес. Они с трудом пробирались среди густой зелени, переплетённых лиан и огромных кустов папоротников, внимательно вглядываясь в зелёный сумрак, царивший под пышными кронами деревьев. Каждый подозрительный шелест, треск сухого сучка или мелькание размытой тени настораживал и заставлял напряжённо замирать, прислушиваясь и вглядываясь.