Фаворит

– У этой кобылы, – сказал Дэн, – мерзкая привычка налетать на препятствие, словно его не существует вовсе. Как правило, в результате она падает в канаву.

– Ну, спасибо, – проронил Сэнди, по-видимому ничуть не обескураженный. – Я ее взгрею так, что она забудет свои привычки. До скорого! – Он пошел в раздевалку.

Дэн посмотрел ему вслед.

– Еще не появилась на свет лошадь, которая сумеет напугать этого громилу Сэнди! – произнес он с восхищением.

– Нервы у него дай бог! – согласился я. – Но зачем Пит пускает такую лошадь именно здесь?

– Владелец мечтал, чтобы его скакун участвовал в Челтенхеме. Ну, знаешь, как это бывает. Фантазия аристократа и все такое, – пояснил Дэн.

Вокруг нас толпились тренеры и владельцы лошадей. Мы вышли наружу. Дэном тотчас же завладели двое репортеров, желавшие узнать его мнение о предстоящем через два дня розыгрыше Золотого кубка.

День тянулся медленно. Начались скачки. Яркое солнце, праздничное настроение толпы, наэлектризованная атмосфера – все было как обычно.

Сэнди заставил-таки свою кобылу перескочить через первую открытую канаву, но рухнул во вторую. Он вылез оттуда с широкой улыбкой, крепко ругаясь.

Джо явился после второго заезда. Он казался менее пьяным, но еще более напуганным. Я старательно избегал его.

Дэн скакал как дьявол и выиграл чемпионскую скачку с препятствиями, придя на голову впереди ближайшего преследователя. Пит, поглаживая лошадь и принимая вместе с ее владельцем поздравления толпы, собравшейся вокруг площадки для расседлывания, был в таком блаженном состоянии, что едва ворочал языком. Огромный, краснолицый, он стоял, сдвинув шляпу на затылок, так что светилась половина лысого черепа, и делал вид, что у него такое бывает каждый день, хотя на самом деле лошадь, победившая на этот раз, была лучшей из всех, которых он когда-либо тренировал.

Пит был настолько оглушен своим счастьем, что, когда мы все выстроились на парадном круге перед любительской скачкой, даже забыл произнести свою излюбленную шутку насчет того, что Палиндром может скакать задним ходом не хуже, чем передним. И когда я, точно выполняя его совет, продержался как тень за ирландцем на подъеме, как тот ни пытался увеличить разрыв, прошел впритирку до последнего препятствия, а за пятьдесят ярдов до финиша удачным броском вырвался вперед, Пит сказал, что день у него завершился хорошо.

Я готов был расцеловать его – так я был счастлив. Хотя я выиграл уже несколько скачек дома, в Родезии, и около тридцати с тех пор, как попал в Англию, это была моя первая победа в Челтенхеме. Я был словно пьяный, будто уже выпил шампанского, которое дожидалось нас в раздевалке в корзинах, заготовленных по традиции к чемпионату по стипль-чезу. Палиндром казался мне самой прекрасной, самой умной, самой совершенной лошадью на свете. Я прошел на весы, переоделся и все еще витал в небесах, даже когда вышел наружу. Мрачное настроение, в котором я приехал сюда, растаяло, казалось, тысячу лет назад. Я был так счастлив, что готов был, как мальчишка, встать на голову. Такое полное удовлетворение случается редко, и неожиданно мне захотелось, чтобы мой отец был здесь и разделил это счастье со мной.

Проблема Билла отодвинулась куда-то далеко-далеко. И только потому, что я задумал это раньше, я направился к стоянке лошадиных фургонов.

Она была забита машинами. В этот день в каждой скачке участвовало около двадцати лошадей, и сегодня были задействованы почти все фургоны, которые только можно было раздобыть. Я бродил между рядами машин, беспечно мурлыча что-то и рассеянно поглядывая на регистрационные номера.

АРХ 708.

Мое счастливое настроение лопнуло, как мыльный пузырь.

Без сомнения, это был тот самый лошадиный фургон. Установленная по проекту Дженнингса форма деревянного кузова. Старая, потрескавшаяся краска. И ни знака нигде – хотя бы фамилия владельца или тренера.

В кабине тоже никого. Я обошел фургон и залез в кузов.

В фургоне было пусто, если не считать ведра, сетки для сена и лошадиной попоны – обычного снаряжения для перевозки скаковых лошадей. Усыпанный соломой пол три дня назад был чисто выметен.

Я подумал, возможно, попона поможет мне выяснить, откуда фургон. Большинство тренеров и многие владельцы лошадей метят попоны своими инициалами. Если и на этой есть инициалы, можно будет узнать хоть что-то.

Я поднял попону. Она была бледно-лилового цвета с темно-коричневой каймой. Я нашел инициалы. Я стоял, словно окаменев. Ясно различимые, вышитые коричневым шелком, на попоне стояли буквы: А. Й.

Это была моя собственная попона.

Пит, когда я попытался спустить его с небес на землю, оказался не в состоянии отвечать на вопросы, требовавшие умственных усилий. Он сидел, прислонившись к стене весовой, с бокалом шампанского в одной руке и с сигаретой в другой, окруженный толпой друзей, снабженных теми же самыми предметами. По их розовым лицам я понял, что празднование продолжается уже достаточно давно.

Дэн сунул бокал мне в руку: