— Ты отменил все решения, принятые им в Антиохии, — сурово ответил Поппей.
— Да, но я так поступил потому, что в мою душу вновь закрался страх перед кесарем! — возразил Пизон. — Видишь ли, я согласился дать Германику свои легионы, лишь потому, что был ему благодарен за спасение во время шторма у берегов Родоса. А когда он уехал в Александрию, я вновь почувствовал трепет, подумав о гневе Тиберия! Ведь меня Германик не сможет от него защитить. У меня есть армия, но без одобрения кесаря я не имею права распоряжаться ею.
— Обещаю, что всего через несколько дней у тебя не будет армии! — процедил сквозь зубы Поппей.
— Ты несправедлив ко мне! Вина и угощения, которые подаются у меня на обедах, всегда пробуют слуги! И всё, что ел или пил в тот вечер Германик, тоже пробовал раб!
— Верно! Вчера я узнал, что он умер! — ответил Поппей и захлопнул двери перед Пизоном.
Несколько секунд наместник ещё постоял на крыльце в раздумьях. Поппею оказалось известно многое о происходящем в стенах его дворца, но эти доказательства вины не пугали Пизона. Он считал, что находится под защитой кесаря и в случае, если армия восстанет, он всегда сможет рассчитывать на поддержку Рима. Наглость позволяла ему сохранять хладнокровие.
Увидав раба, несущего в дом корзину с фруктами, Пизон окликнул его:
— Как только Германик умрёт, ты должен сообщить мне. Даже если его сердце остановится ночью, ты обязан прийти ко мне и поставить в известность. Я отблагодарю тебя золотом, — шепнул он и сунул рабу две монеты.
Спустившись по лестнице к паланкину, ждущему его у обочины, наместник приказал слугам нести себя во дворец. Ему предстояло обезопасить себя от людей, которых, несомненно, разгневает его участие в убийстве столь почитаемого всеми Германика. Он решил, что усилит охрану дворца и вышлет Планцину в Рим. Пока всё не успокоится, ей лучше быть рядом с Ливией.
ГЛАВА 42
К ночи Германик настолько ослаб, что уже не мог пошевелить рукой. Если прежде его крепкий молодой организм боролся с недугом и он даже ходил, опираясь на плечи верных людей, превозмогая головокружение, то теперь он не имел даже сил, чтобы сжать пальцы Агриппины.
Жена сидела на его постели, с трудом сдерживая слёзы. В углу тихо плакала Лиода, чьи отвары уже были бесполезны. В комнате, где умирал Германик, находились его полководцы и среди них — Поппей Сабин.
Положив голову на колени Агриппины, муж тусклым взглядом следил за мерцанием огня масляной лампы, стоящей на столе у окна. Его губы покрылись белой коркой. Рвота и боли в желудке не прекращались. Лоб его был холодным, покрытым капельками пота.
— Приходил Пизон, верно? — шёпотом спросил он у Поппея. — Он приходил, чтобы узнать, жив я или же нет... Наверное, он торжествует.
— Я выгнал его прочь, — молвил Поппей. — Если он вновь придёт или пришлёт сюда своих людей, я не впущу их.
— А его солдаты знают о том, что он виновен в моей гибели?
— Нет ещё. Но ведь вы живы...
— Ненадолго. Я умираю, — он с трудом проглотил сгусток слюны.
— Я позабочусь, чтобы легионы Сирии, которые преданы вам, как и все прочие солдаты Империи, узнали правду о Пизоне, — твёрдо заявил Поппей, подойдя к постели Германика и склонившись к нему.
— Обещаешь? — осведомился полководец.
— Обещаю.
— Ах, Марс! Мне всего тридцать с небольшим, а я вынужден расстаться с жизнью... Сколько ещё подвигов, великих свершений и дел я мог бы подарить человечеству! И сама жизнь, столь чудесная и разнообразная, всегда наполняла меня радостью. Да, я любил жизнь. И вот, не боги, а люди распорядились моей судьбой. Они свершили свои мерзкие деяния, предопределив мне погибнуть. Как это подло! — с грустью молвил Германик.
Взяв его руку, Агриппина переплела собственные пальцы с его пальцами. Она больше не могла сдерживать слёзы.
В комнате, погруженной во мрак, стало очень тихо. Лишь ветер, по-прежнему задувавший в окно, шумел на улице в кронах деревьев.
— Поппей, — вдруг сказал Германик. — Напиши от моего имени распоряжение. Я, Нерон Клавдий Германик, приказываю Пизону незамедлительно покинуть провинцию. Пусть он воспользуется флотом, который есть у него в распоряжении. У меня есть власть приказывать ему, ибо я ещё преемник кесаря.
— Но он вновь вернётся сюда, если... если... — Поппей, не закончив, умолк.
— Если я умру? Да, но у тебя и у моих друзей есть отряды, которые выставят его из Сирии в случае необходимости. Армия всегда была на моей стороне. Если и есть сила, способная меня поддержать, то это римские легионы, ради которых я жил.
Превозмогая слабость и боли в животе, обливаясь потом, Германик сжал пальцы Агриппины. Он любил её с юности. Его жену. Мать его детей.
— Не плачь, — сказал он.
— Я не хочу расставаться с тобой, Германик...