— Пизон. Позволь напомнить, что тебе были вручены в Сирии фасции[19]
, преторская власть и легионы. Со временем слухи испарятся. А ненависть часто преследует и ни в чем неповинных людей, — молвил он. — Ты обязан укрепить свою воинскую мощь. Ты обязан возвратиться в Сирию и вернуть себе власть. У нас есть наёмники — киликийцы. Мы можем рассчитывать на них. Предлагаю тебе немедленно отбыть назад в Сирию и вновь принять полномочия, доверенные тебе кесарем. Не бойся ничего. Да, рыдания Агриппины способны разжалобить толпы людей. Но ты пользуешься расположением самой Ливии. А ещё на твоей стороне кесарь.— Хм! Я склонен с тобой согласиться, Домиций, — произнёс Пизон. — Марк, немедленно распредели наших наёмников по манипулам[20]
и проведи смотр войска. Мы возвращаемся в Сирию!— Но, отец, я считаю, что для нас там очень опасно. Твои киликийцы не выдержат натиска римских легионов, если нам придётся вступить в схватку, — попробовал возразить Марк.
— Выполняй приказ! — воскликнул Пизон. — Мы едем в Сирию!
Молодому человеку пришлось смириться с волей отца. Отдав приказ капитанам готовиться к плаванию в Сирию, он занялся сборами отрядов киликийцев. Тем же вечером флотилия Пизона взяла курс на восток.
Погода стояла ветреная, по небу стремительно ползли угрюмые тучи. В это время года плавание по морским просторам было небезопасно, но обстоятельства подчас вынуждают людей идти наперекор стихии. Триремы, рассекая волны, двигались к сирийским берегам, и на их мачтах пёстрые паруса с орнаментами наполнялись потоками свежего холодного воздуха.
Ночь прошла на удивление спокойно. Пизон, накануне отправив в Рим своего человека с посланием для Тиберия, хорошо выспался и чувствовал прилив сил. В послании кесарю он сообщал, будто Германик затевал переворот и что распря, возникшая в Антиохии, произошла из-за того, что верные римскому престолу люди, и в их числе он, Пизон, помешали полководцу осуществить задуманное.
Наступило тусклое пасмурное утро. По-прежнему дул попутный ветер, и триремы продолжали уверенно следовать в нужном направлении.
В полдень на горизонте были замечены встречные суда. При их приближении солдатам, служившим у Пизона, стало очевидно, что это корабли флотилии Германика.
— Триремы Германика! Судя по всему, на одной из них его родственники возвращаются в Рим, — пробормотал Пизон, облокотившись о перила.
Суда прошли недалеко друг от друга. На кораблях Германика тоже опознали триремы Пизона и из-за опасений за жизнь Агриппины вдоль палуб были выстроены солдаты, готовые в случае необходимости драться с врагами.
Это уже напоминало войну. На душе у Пизона стало скверно. Он почувствовал страх. Однако схватки между его людьми и солдатами Агриппины не случилось. Её флотилия продолжила плавание к берегам Италии.
Отправившись на корму, Пизон долго смотрел вслед удалявшимся триремам. Впервые его охватило дурное предчувствие. Он боялся за свою жизнь. Кесарь мог отказать ему в поддержке, предать его. В этом случае Пизону угрожала жестокая расправа со стороны врагов. Он решил, что не позволит им покарать себя и, опередив, покончит с собой. Самоубийство могло стать лучшим выходом из ситуации, в которой он находился. Но пока он всё ещё рассчитывал на кесаря.
Спустя несколько суток его флотилия подошла к Антиохии. Несмотря на то, что он до сих пор считался наместником, солдаты, служившие в его сирийских легионах, не открыли ему городские ворота.
Его флот тщетно пытался осадить Антиохию в течение нескольких дней. Город не сдался, и Пизон, из страха перед военной мощью римской армии, скрывающейся за стенами Антиохии, предпочёл отступить. Удаляясь от городских стен, он принял решение последовать совету Марка. Он возвращался в Рим.
ГЛАВА 44
Уже час Тиберий ждал визита Фрасилла. Он послал за звездочётом, едва получил очередное письмо из Антиохии.
В первом из посланий Пизон сообщал ему, что Германик отбыл в Александрию. Во втором — что Германик мёртв.
После известия о посещении племянником Александрии Тиберий впервые ощутил, что в его душу закрадывается паника. Этот город был главным поставщиком хлеба в Рим. Владеющий Александрией владел римской властью. А Германик, дерзкий, самоуверенный, посмел войти в этот город без дозволения кесаря или Сената. Лишь верность престолу могла помешать Германику поднять мятеж против Тиберия. Тиберий понимал всю опасность положения. Кроме былой зависти, что он питал к Германику, им всецело завладел страх пред ним. К тому же Тиберий знал о любви легионеров к племяннику.
После сообщения о гибели Германика, полученного от Пизона, Тиберий ощутил смятение. Пока в Рим ещё не прибыли официальные сведения о судьбе генерала, повсюду распространяли слухи о его тяжёлой болезни. Люди говорили, что в Александрию он приехал уже больным.
Сидя на невысокой скамейке, возле чаши с горящими благовониями, Тиберий был погружен в размышления. Он отправил за Фрасиллом слугу и теперь готовился услышать новые предсказания.