Фаворит императрицы

Леди Рендо писала о Бироне в своих «Письмах»: «Герцог очень тщеславен и вспыльчив и когда выходит из себя, то выражается запальчиво. Если он расположен к кому-нибудь, то выражает отменную благосклонность и похвалы, но он непостоянен, быстро меняется без всякой причины и часто чувствует к одному и тому же лицу такое же отвращение, какое чувствовал прежде расположение; он не умеет скрывать этого чувства и высказывает его самым оскорбительным образом. Он вообще очень откровенен и не говорит того, чего у него нет на уме, и отвечает напрямик или не отвечает вовсе. Он имеет предубеждение против русских и выражает это перед самыми знатными из них так явно, что когда-нибудь это сделается причиной его гибели».

Под крыло этого человека и направил своим поручительством генерал фон Галлард Родиона Люберова, полагая, что одного имени Бирона будет достаточно для защиты от гнева царицыного любого человека, служащего на предприятии, основанном фаворитом.

6

Лизонька Сурмилова до болезни была особой веселой, бойкой, избалованной, конечно, невежественной, как и пристало в то время русской барышне. Читать, правда, умела, хоть и не пользовалась никогда этим плодом учености. Болезнь совсем изменила ее натуру. Когда измученный отец спрашивал лекарей, которые в несметном количестве прошли через его дом, что же послужило причиной столь страшной болезни, иные с умным видом выдавали кучу непонятных терминов, а потом, взяв деньги – и весьма немалые, уходили со значительным и обиженным видом, а те, кто подобрее и поумнее, говорили: «Пожар, нервный срыв», после которого ее организм перестал сопротивляться хворобе.

Пожар приключился четыре года назад в Москве, в Немецкой слободе. По торговым делам Сурмилов часто сносился с иностранцами, а с семьей француза Журвиля даже дружил. И надо же такому случиться, чтобы Лизонька в тот злополучный вечер осталась в слободе в гостях.

Пожар начался в дальнем квартале, но уже через полчаса пламя бушевало в шести соседних усадьбах. Пожар – привычная вещь в Москве, и уж кто-кто, а аккуратные немцы были к нему готовыми – песок, и лопаты, и ведра. Они бы и сами с пожаром справились, но на беду немцам в помощь послали гвардейцев-гренадеров с топорами в руках. И здесь случилось ужасное. Видно, колдовское пламя опалило сердца гренадеров, а юркие саламандры – хозяйки огня – посмутили их разум. Вместо того чтобы тушить пламя, крушить горящие перегородки, гвардейцы, размахивая топорами, принялись грабить погорельцев и их соседей.

И сразу вой поднялся над слободой. Хозяева бросились защищать свое добро. Куда там… Даже офицеры не могли образумить солдат, они словно крепость вражескую брали, засовывая в карманы и за пазуху кошельки, женские украшения, хватали посуду, табакерки, подсвечники, напяливали на себя одежду женскую, мужскую – побогаче и пороскошнее. Людей на пожар сбежалось великое множество, стояли, смотрели, как зачарованные, на пожар и на грабеж. А что их жалеть – немцев? Это сгорит, другое накопят, у них деньги сами к рукам прилипают.

Уже полыхала вся слобода. Увидев далекое зарево, на пожар прискакал сам государь Петр II. Мальчик еще – тринадцать лет, но смел, решителен, бесстрашен. Присутствие царя остановило грабеж, но было уже поздно: на пожарище остались лишь угли, головешки, трупы и запах гари. Всего сгорело 124 дома.

Лизонька пробыла на пожаре час, не более, но когда отец примчался в слободу и отыскал дочь, сидящую на куче узлов вместе с другими детьми, она находилась почти в обморочном состоянии, даже говорить не могла, только стонала. Потом впала в горячку, так и полыхала вся, бедная, сухим жаром. Бред Лизоньки был ужасен – она опять переживала пожар, опять видела оскаленные морды погромщиков и разрубленные трупы.

Спасли девочку, вылечили от горячки, но тут же другая, не менее страшная хворь привязалась – чахотка. Она кашляла, отблеском пожара сиял на ее щеках румянец, батистовые платочки, что прижимала она к губам, окрашивались кровью. Папенька Сурмилов совсем голову потерял.