Фаворит из будущего

Его собеседник тоже вскочил со стула. Только не от гнева, а испуга. Его парик при этом смешно съехал вбок, закрывая правое ухо. Он отлично знал крутой нрав этого человека, о вспыльчивости которого в Академии ходили легенды. Даже не легенды. Все было сущая правда. Сколько людей на себе испытали его тяжелую руку. Да взять того же достопочтимого академического садовника Штурма и его гостей. Этот грубиян пьяным ввалился в его дом и под предлогом того, что они украли у него епанчу[31], схватил подставку для париков и начал ее избивать всех, кто попадал под руку. Только вызванные солдаты смогли его усмирить. Тесть Штурма господин Грове и академический бухгалтер Прейсер слегли в постель! Слава Богу, что это подставка была деревянной. А ежели была бронзовая или хотя бы гипсовая?

Вспомнив этот эпизод, мужчина поспешно поправил парик и быстро оглянулся. Слава Богу, подставки для париков или как ее называли болвана, не было.

– Сударь, Вы сами уйдете или Вам помочь? – между тем в комнате раздался очередной рык, а за ним тут же последовало действие.

Несмотря на массивность своего тела, хозяин этого рычащего голоса стремительно преодолел несколько шагов, схватил своего собеседника за отворот камзола и как следует тряхнул. У того вновь парик по знакомому маршруту отправился вниз и зацепился за ухо.

– Да как Вы смеете! Это вам так просто не пройдет! Я напишу господину Шумахеру на Вас жалобу!

– Пиши! Марай бумагу! Вы уже сударь раз на меня писали кляузу. Забыли? – говоря это, крупный мужчина резко повернул своего визави к себе спиной и стал выталкивать из комнаты. – Так я сейчас напомню: «…поносил профессоров отборной руганью, называл их ворами и такими словами, что и писать стыдно, и делал против них руками знаки самым подлым и бесстыдным образом…».

– Так и было! – пискнул обладатель сползающего парика.

И тут же получил чувствительный тычок в спину.

– Конечно, было! Да вас, немецкие сволочи, за то, что вы возами изничтожали древние русские рукописи вешать надо! В проруби, как щенков топить! – говоря это, мужчина, схватив своего собеседника за шиворот камзола, толкал его вон из дома.

Ударом ноги он распахнул входную дверь и тут же в образовавшийся проем отправил «немецкую сволочь». Тот вылетел на улицу и грохнулся на брусчатку. Дверь за ним тот час захлопнулась, но тут же через мгновение опять также резко распахнулась. Из нее выскочил все тот же массивный мужчина. Кулак его правой руки крепко сжимал парик, который спал с головы «немецкой сволочи», когда та пересекала проем двери.

Хозяин парика, начавший было подниматься, вновь тут же рухнул на колени и затравленным взглядом смотрел на приближающегося человека. Тот с размаху нахлобучил на его голову парик:

– На! Забыли, сударь!

Он тут же развернулся и пошел обратно в дом.

– Хам! Blödes Schwein[32], – перемешивая русские и немецкие ругательства, прошипел стоящий на коленях человек. – Тебе, Ломоносов, только кулаками махать и носы ломать! – уже громче выкрикнул он.

Не оборачиваясь, идущий крупный мужчина громко выкрикнул:

– Leck mich am Arsch![33]

Он успел поднять ногу, чтобы переступить порог, когда за спиной неожиданно услышал:

И, славным именем гремя Елисаветы,
При лике их расторг завистников наветы.
Теперь Германия войной возмущена,
Рыдания, и слез, и ужаса полна[34]

.

Ломоносов резко обернулся. Перед ним стоял высокий молодой человек, по одежде похожий на дворянина – темно-синий кафтан из-под которого выглядывал такого же цвета, только светлее, камзол. На голове треуголка, на ногах черные сапоги.

– Откуда Вы знаете это стихотворение? Я лишь недавно отослал его императрице Елизавете Петровне. Вы от государыни?

– Нет, Михайло Васильевич. Я не от императрицы. Я от… давайте ка лучше пройдем к Вам в дом. Разговор будет долгий.

– Речь у Вас, сударь, русская, но какая-то особенная, уху непривычная.

– Михайло Васильевич, я Вам все расскажу. Да, не бойтесь. Ничего худого я не мыслю. Да и Вам ли бояться? Трех пьяных матросов, что на Вас напали, разбросали, как щенят. Еще и одежду у одного забрали.

– Ну, пойдемте сударь. Вижу, что Вы не простого полета птица.

У Александра Чернышева гулко колотилось сердце. Он разговаривал с самим Ломоносовым! Человеком, у которого загадок в биографии столько, что Дюма не один роман на этом написал бы. Да к тому же еще и гений. Редчайшее сочетание! Судите сами.