Фаворит Марии Медичи

Его встретили грохотом выстрела – впрочем, атаману, как всегда, подфартило – пуля лишь срезала перо на шляпе.

Из кареты показалось узкое лицо, блеснули глаза – Гитано почувствовал, как сердце пропустило удар.

Щёголь протянул руку, смял лиловую сутану и потащил ее носителя наружу – но пал, сраженный ударом в челюсть.

Шансов у священника все равно не было – на него кинулись сразу четверо.

– Живым… Живым взять, ублюдки! – выплевывая кровь в дорожную пыль, заорал атаман. –Шкуру спущу! Всех положить, а попа – живьем!

Священник неплохо орудовал шпагой – особенно для лица духовного – но Гитано уже заметил Громилу Пьера с дубиной наперевес. Дубовая палица, встретившись со сталью, предсказуемо одержала верх – обломок лезвия чуть не долетел до наблюдателя.

Такого выражения растерянности на человеческом лице Гитано вынести не смог – вместо беспрепятственного пути к телу священника шпага Щёголя встретила шпагу Гитано. Звон, казалось, прошел по всему Лимузенскому лесу.

– Ты… сдурел… – успел прохрипеть Щёголь перед смертью. Остальные явно колебались между бегством и искушением, которое всегда дает численное преимущество. Гитано как никто знал, сколь безнадежно это упование.

Рыжий колет убитого атамана не успел пропитаться кровью, когда в дорожную пыль рядом с ним легли еще восемь его товарищей – к чести их, ни один не побежал.

Последнего добивал дюжий светлоусый молодец – пинок в колено, укол в грудь – и вот уже все нападавшие распростерлись посреди Лимузенского тракта, окружив карету зловещим эскортом.

Высокий священник не отрываясь глядел Гитано в лицо.

– Шевалье, мы крайне признательны вам за помощь… – глубокий, звучный голос пресекся. Прелат пошатнулся и схватился за дверцу кареты. Выпрямился, продолжил:

– Я Арман дю Плесси де Ришелье, епископ Люсонский. Это мои друзья – мэтр Шико, шевалье де Жюссак д’Амблевиль и Камилл Дебурне.

Усатый верзила смотрел мрачно, зажимая рану под мышкой, мэтр Шико – невысокий, очень прямой – поднял спокойные умные глаза, кивнул и вновь продолжил рыться в туго набитом портфеле. Дебурне – забавный старикан в лакейской ливрее – затряс щеками, пытаясь что-то сказать, но ему мешали слезы.

Глядя в светло-карие большие глаза, Гитано глубоко вздохнул и назвал себя:

– Граф Шарль-Сезар де Рошфор.

Жюссак знал свой предел – он мог уложить двоих-троих, ну четверых – если среди них затесался хромой, косой и убогий. Но дюжина однозначно превышала его возможности. Так что появление средь лесной чащи этого хлыща было даром судьбы – но Жюссак почему-то не спешил благодарить Всевышнего. С его точки зрения, Рошфор если и был посланником нечеловеческих сил – то скорее по ведомству серы, чем ладана.

Одного взгляда на Рошфора хватало, чтобы отнести его к людям, которых Жюссак всю жизнь ненавидел, презирал и боялся: ловкие, как кошки и столь же бесстыжие, они обыгрывали тебя в карты, надували в кости, вкрадчивыми голосами говорили в лицо немыслимые гадости, а стоило обнажить шпагу – демонстрировали финты, фланконады и кульбиты в лучших традициях итальянских профессиональных убийц.

Жюссак двигался быстро, хоть и казался неповоротливым громилой  – эта неприятная для его противников неожиданность спасла ему шкуру и в поединке с одним лощеным мерзавцем – удалось полоснуть по наглым глазам чудом подвернувшимся бутылочным осколком. Поставив свечку архангелу Михаилу, Жюссак с тех пор держался от таких как можно дальше.

Рошфор к тому же назвался графом – что было, скорее всего, правдой – и тоже не добавило ему привлекательности в глазах мелкопоместного дворянина.

На Лимузенском тракте, конечно, было не до выяснения предпочтений Жюссака – следовало перевязать раны. Сам Жюссак получил пару порезов, но главное – проклятая рана под мышкой опять открылась. Дебурне полоснули кинжалом по руке – к счастью, неглубоко. На мсье Армане и докторе не было ни царапины. Рошфор получил шпагой в бедро – ему первому требовалась помощь.

Но этот позер не давался в руки доктору, пока не отдал все положенные поклоны – словно дело происходило на дворцовом паркете, а не на лесной дороге, покрытой палой листвой, гнилыми желудями и мертвыми разбойниками!

– Я услышал упоминание об архиепископе Тулузском? – губы под тонкими усиками многозначительно кривятся, тонкие брови ползут вверх, длинные ресницы томно опускаются. – Это же сын герцога Эпернона – главного виновника бунта?

– Младший. Если меня приняли за него, то… – мсье Арман принимается поглаживать бородку, – то это плохая новость. Значит, что нападавшие – не просто шайка разбойников, а как-то связаны с армией маршала Шомберга, что идет на Ангулем. Получив в заложники сына Эпернона, они приобрели бы неплохой рычаг воздействия.

– Какие нападавшие? – Рошфор трогает труп атамана носком узкого ботфорта. – Не было никаких нападавших. Всех в болото – и концы в воду.

– Сначала я все же вас перевяжу, – с мэтром Шико никто не спорит. – Но должен сказать, что у меня кончилось полотно.

– Я сейчас порву рубашку, – Дебурне с белой забинтованной рукой кидается к сундуку.