Фаворит Марии Медичи

Вцепившись одной рукой в его руку, а другой опираясь на стену ратуши, Инес испуганно и восхищенно глядела на процессию, торжественно вступавшую на Гревскую площадь.

Она не замечала ни стройного хора мужских и детских голосов, ни самого архиепископа Парижского, ни свиты из клириков в парадных одеждах – она глядела только на мощи Святой Женевьевы. Серебряный ковчег, в котором покоились останки святой, медленно плыл над головами духовенства. Крупные самоцветы переливались в лучах скупого зимнего солнца.

Голова у нее кружилась. Торопливо перекрестившись, Инес взмолилась: не о любви – ей было совестно обращаться к святой по столь безнравственному поводу, и не о собственном благополучии – по той же самой причине. Она молилась за Армана. Чтобы ее сегодняшний сон, где она с пугающей четкостью видела треугольные раны с черной запекшейся кровью на его бледной безволосой груди  – оказался лишь сном.

«Святая Женевьева, заступница! Смилуйся! Смилуйся над ним, отведи от него клинки вражеские! Как отвела ты гуннов от Парижа, отведи сталь от его груди!  Нет мне, грешной, прощения, а его пощади, заступница, Святая Женевьева, смилуйся!»

Словно в каком-то тумане она произносила слова короткой мольбы, не замечая ничего вокруг и ничего не слыша.

Когда сильный аромат ладана из кадила архиепископа, густые запахи примолкшей толпы, ангельские голоса певчих вновь вернулись, она едва не упала, потеряв равновесие. Арман быстро глянул на нее и обхватил за талию. Глядеть в его встревоженные, нежные глаза почему-то не было сил.

Она зажмурилась, не чувствуя слез, брызнувших из-под век, и лишь раздосадованно мотнула головой, когда влага на ресницах помешала ей как следует разглядеть небольшую сухощавую фигуру короля.

Его величество с непокрытой головой шел за ковчегом, кивая в такт пению и осеняя себя крестным знамением. Опустив руку, он оглядел площадь – взглядом совершенно особенным, как отметила Инес. Дыхание перехватило – взор Генриха упал на нее.

«Грешишь? Ну-ну, каяться не забывай», – словно прочла она за крошечное мгновение на этом красивом немолодом лице, главной особенностью которого было необыкновенно живое выражение.

Инес подумала, что король замечал словно в сто раз больше других и относился к увиденному добродушно и с юмором, приправленным хорошей долей фатализма.

Она не удивилась, когда люди закричали: «Да здравствует король!», и сама присоединила свой голос к общему хору. Генрих залихватски подкрутил рыжеватые усы, подбоченился и притопнул ногой в спущенном чулке.

Следом за королем толстоногие кони медленным шагом влекли открытую повозку, на которой Инес разглядела королеву Марию и придворных дам в сверкающих золотым шитьем нарядах. Одна из фрейлин подняла глазастого пухлого ребенка в голубом платьице и показала народу.

– Дофин Людовик! – загомонили в толпе, толкая друг друга локтями. – Ишь, повезли, не пожалели, ребенку недавно только годик стукнул…

– А до чего крупный – как будто ему два!

– Пухленький какой. Не плачет ведь. Понимает. Храни его Господь.

– Красавчик! И в кого ж он такой темненький?

– Да здравствует дофин! – истошно закричал какой-то мастеровой рядом с Инес, и его высокий голос привлек внимание королевы.

Величественно улыбнувшись, молодая белолицая королева, держа очень прямо голову и шею, обрамленную стоячим кружевным воротником, поглядела в сторону ратуши. Как показалось Инес, королева заметила Армана и внимательно осмотрела.

Потом цепкие голубые глаза мельком задержались на Инес, и она могла бы поклясться, что следующий взгляд, кинутый королевой в спину супругу, был исполнен чего угодно, только не любви.

– Да здравствует король! – провожаемая криками процессия покинула площадь, сворачивая к Лувру, а на помост в центре взошел судья из Пти-Шатле – в парадной мантии и цепью на шее. Он сообщил, что приговоренный к одному дню и одной ночи нахождения у позорного столба ростовщик благодаря заступничеству Святой Женевьевы будет помилован немедленно, отстояв только четверть срока.

Прикованный к столбу цепью с железным ошейником ростовщик – плотный чернобородый мужчина с нависшими бровями – кивнул головой и задрал подбородок, чтобы штатный палач Пти-Шатле освободил его от железа.

– Ишь, выкрутился! Золотой ключик всюду вхож, – раздались гневные голоса.

– Кто деньги в рост ссужает – тот Сатану ублажает – школяр, протолкавшийся в первый ряд, кинул в преступника куском черепицы. Осколок просвистел рядом с головой палача и попал в грудь ростовщику. Палач раздраженно рыкнул, на миг отрываясь от своего занятия, осужденный же не шевельнул и бровью.

Следующий камень полетел ему в спину под улюлюканье толпы – недовольной, что ее лишают возможности позабавиться.

– Ехали цыгане, кошку потеряли, кошка сдохла, хвост облез, кто деньги в рост дает – тот ее и съест! – выпалил другой школяр и отправил в полет дохлую кошку.

К восторгу толпы, твердый трупик прилетел прямехонько в затылок ростовщику, испуганно схватившемуся за ушибленное место.

Стражник, усмехаясь, погрозил мальчишке копьем, на что тот показал язык и поскорей спрятался за спины.