Фаворит Марии Медичи

И еще вот так танцуют, – Альфонс отвесил изящный поклон, сорвав с головы бархатный берет и повозив им у обтянутых желтыми чулками колен, не забыв красиво округлить левую руку. С разной степенью успеха поклон повторили  Арман, дети кормилицы – Мари и Робер, и даже трехлетняя Франсуаза. Сестренку Армана сегодня впервые отпустили погулять без присмотра взрослых, чем Франсуаза очень гордилась.

– Все идут в Авиньон

И танцуют, и танцуют… – Мари, задрав курносый носик, вышла в круг, стараясь не шевельнуть ни головой, ни шеей – именно так, по ее представлениям, следовало передвигаться знатным дамам. Она страшно хотела быть знатной дамой – даже стащила у Альфонса с берета фазанье перо и украсила свои темные кудряшки. Перо так лихо торчало в ее локонах, что Альфонс смирился с утратой и заявил, что так уж и быть – это подарок.

И реверанс Мари исполнила очень красиво – у ее сестер так никогда не получалось. Но все равно Арман жалел, что старшие дочери кормилицы – Фантина, Жаклин и Маргарита – уже не играют с ними, а целыми днями шьют и вышивают.

– Сапожники так танцуют… – Арман вышел в центр круга и несколько раз притопнул. Он вообще не любил танцевать, предпочитая рубить крапиву и репейник деревянным мечом. Но в «Авиньонский мост» можно было играть всем – даже Франсуазе.

– Прачки вот так танцуют

И еще вот так танцуют, – сестренка справилась с «р», и поклон у нее получился. Не так трудно было повторить, как придумать что-то новое: прачки кланялись, солдаты вскидывали пику, сапожник топал, молочница сжимала и разжимала кулаки, словно доила корову, садовник копал – можно было петь эту песенку бесконечно, раз за разом повторяя слова и движения. Однажды Леон – первенец кормилицы, здоровенный парень с нечесаной копной светлых кудрей – прошелся колесом, чего никто не смог повторить.

– Разбойники вот так танцуют, – плутоватое личико Робера светилось от удовольствия – упоминать о разбойниках строго-настрого запрещалось, но его щербатая улыбка и черные глаза сияли так заразительно, что даже Альфонс ничего не сказал, только оглянулся вокруг – не слышит ли кто.

Но Этьен спал, и старый пес Репей дремал, вытянувшись в мягкой нагретой пыли, а больше во дворе замка никого не было. Лишь из кузницы доносились звонкие частые удары – Леону впервые доверили самому сковать подкову.

– И еще вот так танцуют… – Робер пошел вприсядку, высоко вскидывая босые пятки в обтрепанных холщовых штанах. Мари, пытаясь повторить движение и сохранить осанку, повалилась на Альфонса, тот сбил с ног Армана, и вскоре на Авиньонском мосту барахталась куча-мала, к которой, пища от восторга, присоединилась и Франсуаза.

– Ты порвешь платье! – раздался гневный голос бабушки, и Франсуаза торопливо поднялась, оправляя подол – ее большие серые глаза потемнели от подступающих слез. Арман вздохнул. Их старший брат Анри изодрал неимоверное количество чулок, штанов и курток, утопил шляпу со страусовым пером – ему бабушка не сказала и слова упрека. А внучкам доставалось постоянно. Интересно, Изабелле, которая сейчас в монастыре, тоже достается от монахинь за наряды? Скоро и младшую, двухлетнюю Николь, начнут ругать за недостаточно чинное поведение. Изабелла умела отрешенно смотреть сквозь гневно извергающую тирады мадам Рошешуар – «как с гуся вода» – говорила матушка. А на подвижном личике Франсуазы сейчас дрожала столь жалобная улыбка, что Арман не выдержал.

– Бабушка! Можно мне за ворота? – выскочил он перед бабушкой, показывая на мост за спиной. – Я быстро – туда и обратно!

Не удостоив и словом, бабушка вытянула его палкой по плечу и величественно удалилась.

Франсуаза все-таки заплакала. Но улыбнулась сквозь слезы и обняла брата так крепко, что Арман даже не стал тереть плечо, хотя место удара горело – наверняка останется синяя полоса.

После явления мадам Рошешуар желание петь пропало.

– Давайте в прятки играть! – предложил Альфонс.

– Давайте, – оживилась Мари. – Чур, я считаю.

Оглянувшись по сторонам, она затараторила запрещенную взрослыми считалку:

– Вышел Лютер из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить, ты – папист, тебе не жить! – ладошка Мари хлопнула по груди Альфонса. Арман перевел дух: он любил прятаться, а не водить. Ей всегда как-то удавалось посчитать так, что водящим оказывался кто угодно – Альфонс, Робер, она сама – но не Арман. Наверное, это потому, что Мари – его молочная сестра и любит его больше, чем остальных детей дю Плесси.

– Ну держитесь! – Альфонс отошел в тень донжона, прислонился к прохладной даже в июньский зной каменной кладке, закрыл глаза и завел Pater Noster – за три повторения надо было успеть спрятаться.

Франсуаза припустила к возу с сеном – со всей прыти маленьких ножек, и притаилась у колеса. Мари снова спряталась за колодцем – как всегда, на большее ее не хватает.

Робер метнулся было в собачью конуру – но Репей был дома и не собирался тесниться, лишь лизнул мальчика в щеку.