— Так не
— Значит, вы признаете, что дело может кончиться Тауэром?
— Ничего я не признаю. Просто знаю, что мне нужно ехать, — и все!
— И вы никогда не принимали добрых советов, правда?
— Ваш совет я приняла, вышла за вас замуж — и к чему это привело! Целое море врагов, да к тому же еще и опала! — Разумеется, это было совершенно несправедливо, но мне хотелось излить на кого-то свою злость. Я выпрямилась, уперла руки в бока и посмотрела на него — станет ли он спорить?
Стал, конечно стал.
— Я полагаю, вы прекрасно умели наживать себе врагов и без моей помощи.
Я набрала в грудь воздуха, принимая его рассчитанный вызов.
— Это правда. — И слабо улыбнулась, потому что от одного взгляда на Виндзора, сильного, уверенного в себе, заполнившего весь дверной проем, сердце стало не так сильно болеть. Я быстро повернулась к нему спиной: мне вдруг очень захотелось его, захотелось сказать ему, как сильно я его люблю, только на это я не осмелилась.
— Вы любили его, правда? — Это был не столько вопрос, сколько утверждение.
Удивленная, я оторвала взгляд от пояса, расшитого неяркими узорами: отдать дань уважения Эдуарду нужно, соблюдая меру в каждой детали.
— Да. Любила. — Я задумалась над тем, что хочу сказать, и стала объяснять — не только Виндзору, но и самой себе: — Он был настоящим мужчиной во всех отношениях. Храбрым, рыцарственным, щедрым на внимание и привязанность. Он держался со мной как с женщиной, которая ему
— Достойное надгробное слово!
— Если угодно, да. А вы ревнуете? — Теперь я уже совсем забыла о тяжелом поясе, который еще держала в руках, вскинула голову и внимательно посмотрела на Виндзора. Никакого сомнения: вся атмосфера в комнате пропиталась ревностью, такой же жаркой, как сияние драгоценных камней на королевской короне. — Думается, вы не отличаетесь ни верностью, ни твердыми убеждениями, если только это не сулит выгоды.
Теперь я бросила ему перчатку. Поднимет ли он ее?
— Черт побери, Алиса! — воскликнул он с такой горечью, что у меня мурашки побежали по коже.
— Значит, все-таки ревнуете!
— Нет, если только вы стремитесь ко мне сильнее! — ответил он, немного подумав. Это заставило меня рассмеяться.
— Стремлюсь. Вы и сами знаете. — Это прозвучало чересчур откровенно — Виндзор всегда умел удивлять меня, — а признаться в страсти гораздо легче, чем в любви. При таком раскладе я сохраню власть над собой. — К Эдуарду я испытывала любовь… глубокое уважение, но к вам я испытываю сильнейшую страсть, как и вы ко мне. Легче вам от этого?
— Возможно! Докажите свои слова!
Смягчившись под его натиском, я оставила в покое одежды, подошла к нему, и он заключил меня в свои объятия. Мы ведь очень хорошо понимали друг друга, разве нет?
— Я хочу только вас, Вилл, и никого другого, — проговорила я и прижалась к его губам.
Я надеялась, что это его убедит, и он, к моему облегчению, меня не оттолкнул, хотя я и побаивалась. Что заставляло меня так крепко любить его?
Я ведь любила его. Хотя и притворялась, что не люблю.
— Приятно слышать. — Он поцеловал меня в губы с заметной страстью. — Поехать с вами?
— Не нужно. Я поеду одна.
— И все же я настаиваю на том, что вам не…
— Вилл, не надо… — Я положила палец ему на губы.
— Хотите, чтобы я остался на ночь с вами? — спросил он, покусывая мне кончики пальцев.
— Хочу.
Он и остался.
— Я сумею вас защитить, не сомневайтесь, — проговорил он, целуя меня в шею, когда я уже доказала всю безосновательность его ревности.
— Не сомневаюсь, — ответила я, отгоняя подступающий страх: слишком могущественны могут оказаться силы, направленные против меня и против него, если он станет меня защищать. Королевское гостеприимство в подземельях Тауэра — вовсе не досужие вымыслы.
— Я никому не позволю обидеть вас.
— Знаю.
Его сильные руки помогали мне на время справиться со своими страхами. Мне было хорошо с ним. А когда поднялось солнце, на сердце у меня стало гораздо легче.
— Не уезжайте! — пробормотал Виндзор.
И снова мы сумели избежать рискованного слова «любовь». Приходилось смириться с тем, что оно так и не прозвучит.
Но к совету Виндзора я не прислушалась и двинулась в путь к Вестминстеру.