Фаворитка короля

Я прогнала смутную мысль, едва она пришла в голову. Ничего нового не придумаешь, остается только ожидать неизбежного. Сейчас лишь одно играло роль: Эдуард должен успеть встретиться со своей умирающей супругой.

Лорд Латимер, стюард двора[70], поклонился королю. Я сделала реверанс. Король обвел глазами столпившихся у пристани придворных. Я сделала было шаг назад, но король отыскал меня взглядом.

— Здравствуйте, мистрис Перрерс.

— Приветствую вас, ваше величество.

— Расскажите о моей супруге. — Голос у него был тихий, хриплый от сдерживаемых слез. — Она умирает?

— Да, государь.

— Она это понимает?

— Она в полном сознании и все понимает. Ей жаль, что пришлось вас побеспокоить.

— Я не мог бросить ее. Как можно? Она для меня — все.

— Да, государь.

Я сглотнула подступивший комок. Прозвучавшее трогательное признание как нельзя лучше проясняло мое собственное положение. Я снова отступила на шаг, а король повернулся и зашагал вверх по лестнице, ведущей в замок, — необходимость поспешить и застать Филиппу в живых придала ему сил. Но на верхней ступеньке остановился и оглянулся на меня.

— Идите за мной. Вы ей понадобитесь.

И я, внутренне сжавшись, повиновалась.

Так я стала свидетелем их последней встречи. Вынести это оказалось для меня тяжелее, чем я предполагала, потому что их чувства подчеркнули то, чего так недоставало в жизни мне самой. Даже перед лицом смерти их любовь нисколько не померкла. На несколько мгновений перед моим мысленным взором явился Вильям де Виндзор, без всякого приглашения — совершенно в его духе. Что-то мы испытывали друг к другу, но далеко не те глубокие чувства, которые связывали короля и королеву. Мне вообще было трудно представить себе такую любовь — выходящую далеко за рамки телесной близости, неподвластную времени. Филиппа оторвала руку от простыни, вложила ее в ладонь короля, своего господина, своего любимого. Эдуард опустился на колени у ее ложа.

— Эдуард, милый, вы пришли ко мне. — Слова давались ей с трудом, но я расслышала в них радость.

— Разве вы в этом сомневались?

— Нет. Алиса сказал мне, что вы придете. — Она мельком взглянула в мою сторону, но в эту минуту я была ей совершенно безразлична. Все внимание она сосредоточила на находившемся рядом с ней мужчине. — Как счастливы мы были вместе! И столько лет уже…

— Я готов снова жениться на вас. Завтра. Сию минуту. — Эдуард ласково пригладил упавшую ей на лоб прядь спутанных поредевших волос.

— А вы очаровательны, как всегда, — выговорила она со слабым смешком.

— Мне, кроме вас, никто и не нужен.

Меня эти слова поразили в самое сердце. Чтобы не мешать им, я отступила к самому гобелену, ощущая спиной его материю и скрытую под ней твердость каменных глыб. «Тебе здесь нечего делать!» — неумолимо твердила моя совесть.

— Когда смерть разлучит нас… — донесся до меня шепот королевы.

— Нет!

— Когда смерть разлучит нас, — повторила она, — исполните ли вы три моих просьбы, милый мой господин?

— Леди! — воскликнул Эдуард, задыхаясь. — Я сделаю все, о чем бы вы ни попросили.

— Тогда уплатите мои долги. Мне невыносимо думать, что они останутся неуплаченными.

— Вы всегда были расточительны. — Нежность, звучавшая в голосе Эдуарда, провала плотину моих слез.

— Я и сама это знаю. Так уплатите? А потом раздайте деньги и подарки по моему завещанию.

— Исполню.

— И последнее. Эдуард, любимый мой, упокоитесь ли вы подле меня, в Вестминстерском аббатстве[71], когда минет срок, отпущенный вам на земле?

— Да, это я тоже исполню.

Эдуард склонил голову, коснувшись лбом ее руки. Так они молчали некоторое время, все в комнате стихло, и я тихонько прикрыла дверь, оставив их наедине. Они даже не заметили моего ухода. Во мне они не нуждались.

Никем не замеченная, я прошла анфиладой передних и приемных, пробираясь к выходу на пустынную замковую стену, по которой можно было гулять. На удивление, все мысли были у меня только о себе самой, но я не могла заставить себя думать о ком-нибудь другом. Я всплакнула о тех двоих, чье свидание только что наблюдала, однако где упокоюсь я, когда наступит мой черед? И кто будет спать вечным сном рядом, по своему желанию или по моей просьбе? Я оставалась такой же одинокой, какой была всегда, если не считать этой быстро угасающей женщины и ее убитого горем мужа. Кого могла назвать я другом во всем обширном королевском дворце? Никого. Кто хотя бы просто вспомнит обо мне? Может быть, Вильям де Виндзор — но у него ко мне особый интерес, как, впрочем, и у меня к нему. А Уикхем меня заклеймит.

Вот я и рыдала по Филиппе, Эдуарду и по самой себе. И еще — от страха перед будущим, предвидеть которое отныне было не в моей власти.