Фаворитки. Соперницы из Версаля

Она говорит о принцессе де Робек, стройной, изящной вдове, которая вернулась ко двору после продолжительного отсутствия. Николь уверяет меня, что мне не стоит волноваться, – по всей видимости, она без ума влюблена в графа де Стейнвилля. Слабое утешение, если бы смогла, я бы рассмеялась: кто предпочел бы Стейнвилля, несомненно посредственного человека с незаслуженной репутацией умника, самому королю? Я вспоминаю вчерашние страстные поцелуи Луи. Неужели он думал о другой, когда шептал имена своих бывших любовниц мне на ухо?

– Попридержите свой энтузиазм, Элизабет, – бормочу я, морщась от особенно резкого удара молотком.

– Речь не о моем энтузиазме, – ворчит она. – Вас скорее должен озаботить энтузиазм Морпа: он заявляет, что принцесса де Робек – умнейшая женщина во Франции. А уж вам ли не знать, как к нему прислушивается король. – Она удовлетворенно приглаживает прическу. – Как полагаете, Жанна? Идеально… Или почти идеально? У вашей служанки золотые руки.

– Восхитительно, – отвечаю я, мельком глядя на бледно-зеленые банты. – Пожалуйста, передайте королю, что я не смогу спуститься. Сделайте одолжение… Или пусть принцесса… нет, лучше вы, мы не можем давать пищу для сплетен… – Я замолкаю, когда мою голову словно экипажем переехало, раздавливая все на пути, включая и само чудовище, и молоточки.

Элизабет удаляется, довольно громко хлопая за собой дверью. Николь прикладывает к моим вискам мокрую тряпицу, смоченную в жасминовом масле, но запах настолько омерзителен, что я отталкиваю ее руки. А внизу кипит жизнь; здесь же, наверху, я, словно раненое животное, прячусь в темноте.

Вскоре возвращается Элизабет, за ней шагает нервный Берни.

– Дорогая кузина, король говорит, что, если нет лихорадки, вы должны спуститься. Вас все ждут.

Я лежу с закрытыми глазами. Нет. Нет.

– Король настаивает, – добавляет Берни, от расстройства его лицо кривится. – И довольно холодно! Но, моя драгоценная маркиза, это потому, что он не может без вас обойтись. О Бог мой! Бог мой!

Я знаю, что Луи, как пиявка, не отвяжется, будет цепляться за остов и тянуть корабль вниз, пока все на борту не утонут. Я собираю всю волю в кулак и встаю с кровати. Час… самое большее два! Потом в блаженное забытье сна. Я смогу. Пусть он никогда не узнает, что делает со мной. Пиявка. Меня тошнит прямо в вазу, потом я позволяю облачить себя в платье.

Вечер я переживаю, но чуть позже валюсь без сил и уже не могу встать с кровати. Весь двор перемещается в Фонтенбло, без меня, и только неделю спустя я чувствую себя настолько хорошо, что могу последовать за ними. Усталость не проходит, еще и температура поднимается. Николь массирует мне виски, готовит прохладное молоко с сахаром. Я держу ее за руки и благодарно улыбаюсь; она в моей жизни – само постоянство, на нее всегда можно положиться.

* * *

– Милая моя, – говорит он, входя в мои покои, хотя я знаю, что у него назначена встреча с голландским послом.

Он очень красив и доволен собой, я не могу устоять перед его улыбкой или довольным выражением лица, когда он приветствует меня. Эти последние месяцы выдались непростыми; затяжная война с Австрией наконец завершилась подписанием мирного договора в Аахене в пользу Франции. И все, что мы получили после восьми лет войны и тысячи смертей, – маленькое захудалое герцогство Парма, а императрица Мария-Тереза остается надежно восседать на австрийском троне.

– Глупа, как и заключенный мир, – говорят в Париже и, разумеется, во всем обвиняют меня.

Появляется гравюра, на которой я держу короля на цепи, а его хлещут кнутами иностранные державы. Луи негодует и настаивает на том, что он заключил мирный договор как монарх, а не как какой-то торговец, который выторговывает выгоду. Я сказала ему, что это неправильное отношение, но впервые он ко мне не прислушивается.

Я, конечно же, рада, что наступил мир, но сама мысль о том, что больше не будет поездок на фронт, вызывает безнадежность. Я никогда не останусь одна, никогда не смогу как следует отдохнуть.

– Дорогой, этот сюртук изумительно на вас сидит, – говорю я, когда он наклоняется поцеловать меня.

– Вы были правы. Я боялся, что он будет узок из-за кроя, но он сел удобно, как тапочка.

Он садится на кровать и гладит меня по плечу.

– Милая, я бы хотел тебя кое с кем познакомить.

Он кричит в соседнюю комнату, и входит тучный мужчина с кустистыми бровями, кланяется нам.

– Госпожа маркиза, позвольте мне представить вам доктора Кенэ – лучшего лекаря во Франции. Он позаботится о том, чтобы вы поправили свое здоровье, чтобы оно не мешало нашему счастью.

Я начинаю плакать, тронутая такой заботой и уставшая от недомогания. Луи чувствует себя неуютно, но в то же время ликует и бормочет что-то об Амстердаме, а затем поспешно удаляется.

Доктор Кенэ вновь кланяется, кладет свою меховую шапку на боковой столик, где она и остается лежать, похожая на какое-то маленькое животное.

– Не бойтесь, мадам, мы быстро поставим вас на ноги. – У него доброе лицо и немодная копна густых каштановых кудрей. Я краем уха слышала о нем как об экономисте.