Фаворитки. Соперницы из Версаля

Возвращается моя преданная театральная труппа в полном составе, и даже за маленькие роли идет яростная борьба.

– Теперь участвовать в театральных представлениях стало важнее, чем ездить с королем на охоту, – вскользь бросает Элизабет. Я замечаю ревнивые нотки; в этом году Элизабет отвечает за чучело утки, которое необходимо в одной из сцен.

Франни убеждает меня дать Диане маленькую роль в эпизоде, роль молчаливой морской нимфы, чтобы хоть как-то утешить ее после смерти дочери в начале года. Я неохотно соглашаюсь и на следующий день посылаю за собственной дочерью. Александрин уже четыре, она хороша и свежа, как персик: светло-каштановые вьющиеся волосики, голубые глазки и румяные щечки. Слава богу, она не унаследовала резких черт своего отца. Она приезжает с мягкой игрушкой, ягненком, но игрушка слишком грязная. Я отдаю ее Николь постирать, но Фанфан – так мы ласково называем мою дочь – безутешна.

– Малышка Агнесса тоже должна купаться и быть такой же чистой, как и ты.

– Она утонет! – настаивает Фанфан, едва не плача. – Агнесса не любит воду.

– Служанки не позволят ей утонуть. – Я крепко обнимаю дочь, вдыхаю сладкий запах ее детской наивности. – А сейчас Николь отведет тебя посмотреть на нового щенка Маргариты де Ливри. Щенок такой же кудрявый, как и ягненок.

– Как и ягненок? – удивляется Фанфан, позволяя Николь забрать себя из моих объятий.

Я закрываю глаза и цепляюсь за воспоминание о ее теплом тельце. Она – вся моя жизнь; если что-то с ней случится, я не переживу.

Нашей первой постановкой в этом сезоне становится переработка оперы Генделя «Ацис и Галатея». Во время репетиций Диана подтвердила мои первоначальные страхи: она постоянно забывает свои реплики и, даже когда ее вовремя выпихивают на сцену, часто забывает, где именно должна стоять. На последней репетиции она шагает по голубой ткани, которая струится по полу, изображая нашу реку, падает и запутывается в бархате.

В ночь премьеры я предстаю Галатеей в великолепном костюме: блестящий серебристый и зеленый атлас поверх бледно-розового корсажа; мои длинные волосы распущены, в них вплетены морские ракушки. Я пою на фоне восхитительного заката, в окружении преданных нереид, одна из которых с трудом может стоять.

После представления Луи выходит на сцену в сопровождении двух лакеев, которые несут огромнейшую, доселе мной не виданную корзину красных роз. И у всех на глазах он меня целует.

– Ты самая восхитительная женщина во Франции, и я желаю каждый день и час проводить рядом с тобой, – нежно шепчет он мне на ушко. Неожиданно я ощущаю себя безумно, до абсурда счастливой. Он – мой эликсир, мой сельдерей, мое лекарство.

Он придает мне сил.

Глава двадцать четвертая

В январе 1749 года герцог де Ришелье возвращается ко двору, дабы принять на себя обязанности первого камер-юнкера. Его возвращение с ликованием воспринимают мои недруги, поскольку полагают, что Ришелье не даст мне спуску, пока я не буду вынуждена уехать. Он самодовольно прохаживается по дворцу в окружении огромной толпы придворных, которые следуют за ним, как гончие за псарем.

– Все еще здесь, мадам, – произносит он, когда приветствует меня, театрально кланяясь.

Я меряю его ледяным взглядом, напоминая себе, что это еще один из моих врагов. Но я уже не юная девица, играющая на провинциальных подмостках в надежде получить доступ к господину. Теперь я на первом плане, я уверена в своем могуществе. Однако все равно следует сдерживаться.

Я тепло ему улыбаюсь:

– Вы так быстро вернулись, месье! Кажется, что только вчера вы были здесь. Мы не успели по вас соскучиться.

Однако Ришелье не единственный неприятный гость, грозящий испортить всю зиму, которая и так с каждой неделей становится все холоднее и суровее. Старшая дочь Луи, Элизабет, которую в двенадцать лет выдали замуж за испанского инфанта, возвращается в Версаль по дороге в Парму. Благодаря мирному договору, который в прошлом году положил конец войне, ее супруг теперь герцог Пармы, а она станет герцогиней.

Разумеется, путь в Парму не проходит через Париж, но мадам инфанта, как ее называют, не торопится увидеть свой новый дом; Парма – грязный городишко у черта на куличках.

Луи ликует.

– Все четверо! – восклицает король, когда заглядывает ко мне на минутку, весь лучась от радости, после публичного обеда с дочерьми. Принцесса Виктория вернулась несколько месяцев назад из аббатства в Фонтевро, она еще недостаточно отесана – даже не знает, как правильно делать реверанс или есть артишок, – но Луи очень ею гордится. – Я с ними ужинаю сегодня вечером, ты ведь не против, нет? Нам столько нужно обсудить.

– Разумеется, не против. Как здорово, что вся семья снова вместе! – Из которой меня тут же исключают.

– А через несколько месяцев домой вернутся Софи с Луизой.

– Наше счастье не знает границ, – бормочу я, уже не впервые задумавшись о том, что мои соперники в борьбе за привязанность Луи принимают разные обличья.