Фавориты Фортуны

– Право плебейского трибуна на вето, – продолжал диктатор, – будет строго ограничено. Он не сможет наложить вето на сенаторские декреты, на законы, одобренные сенаторами, на право Сената назначать правителей провинций или военачальников, на право Сената вести дела с другими странами. Плебейскому трибуну запрещается публиковать закон в Плебейском собрании, пока он не будет сначала утвержден Сенатом с вынесением постановления, senatus consultum. Плебейский трибун лишается власти созывать собрание Сената.

Сенаторы сидели угрюмые. Лица некоторых были даже сердитыми. Сулла выдержал театральную паузу, чтобы посмотреть, посмеет ли кто протестовать. Но все молчали. Он прочистил горло:

– Что ты хочешь сказать, Квинт Гортензий?

Гортензий сглотнул:

– Я согласен, Луций Корнелий.

– А кто-нибудь не согласен?

Молчание.

– Хорошо! – бодро сказал Сулла. – Тогда этот lex Cornelia вступает в силу немедленно!

– Это ужасно, – сказал потом Лепид Гаю Котте.

– Я больше не могу соглашаться.

– Тогда почему ты так безропотно согласился? – спросил Катул. – Почему мы позволили ему ввести этот закон? Как может Республика быть истинной Республикой без активного и надлежащим образом подобранного плебейского трибуната?

– А почему, – свирепо спросил Гортензий, приняв сказанное на свой счет, – ты сам ничего не сказал?!

– Потому что, – откровенно ответил Катул, – мне нравится моя голова на положенном ей месте – крепко сидящей на плечах.

– И этим все сказано, – подвел итог Лепид.

– Я усматриваю в этом определенную логику, – сказал Метелл Пий, присоединяясь к группе беседующих. – Какой же он умный! Менее умный человек просто упразднил бы должность, но только не он! Он не затронул ius auxilii ferendi. Он просто урезал власть, распухшую за последнее время. Поэтому он может с успехом возразить, что хорошо поработал в рамках mos maiorum. И это звучало во всем, что он говорил. Учти, я не думаю, что это может сработать. Плебейский трибунат значит слишком много для слишком многих.

– Это будет держаться, пока он жив, – жестко сказал Котта.

После этих слов собеседники разошлись. У всех было плохое настроение. Но никто не хотел выдавать свои тайные мысли и чувства другому. Слишком опасно!

«Что сейчас и проявилось, – думал Метелл Пий, направляясь домой в одиночестве. – Как и замыслил Сулла, теперь все живут в атмосфере ужаса».

* * *

К тому времени как подошло время Аполлоновых игр в начале квинктилия, к этим первым законам добавились еще два: lex Cornelia sumptuaria и lex Cornelia frumentaria. Первый закон, регулирующий расходы населения в интересах государства, был очень строг. Он заходил так далеко, что определял потолок в тридцать сестерциев на человека за обычную еду и триста сестерциев на человека на пирах. Предметы роскоши – благовония, заморские вина, специи, драгоценности – облагались большим налогом. Стоимость похорон и склепов была ограничена. За тирский пурпур взималась огромная пошлина. Второй закон, о зерне, был в высшей степени реакционным. Он отменял продажу государством дешевого зерна, хотя Сулла, конечно, был слишком проницательным, чтобы вообще запретить государству продавать зерно. Его закон просто говорил о том, что государство не имеет права подрывать частную торговлю зерном.

Мрачная программа законотворчества диктатора еще не была исчерпана. Вероятно потому, что тяжелая работа по подготовке всех этих законов выполнялась без перерыва, сразу же после триумфа диктатор вдруг принял решение отдохнуть несколько дней и посетить ludi Appolinares, проводимые в начале квинктилия. Конечно, он хотел посмотреть не те события, что происходили в Большом цирке. Он собирался посмотреть пьесы, из которых десять или одиннадцать должны были показать во временном деревянном театре, построенном на территории Фламиниева цирка на Марсовом поле, – преимущественно комедии. Были хорошо представлены Плавт, Теренций и Невий. В афише было объявлено еще несколько мимов – самые любимые пьесы Суллы. Настоящая комедия – это авторский текст, написанные раз и навсегда строчки, которые нельзя выбросить или заменить. А мим – всего лишь шаблонная ситуация, на которую актеры и режиссер нанизывают свои собственные мысли и которую играют без масок.

Вероятно, то коротенькое представление с делегацией Аврелии послужило причиной непреодолимого желания Суллы посмотреть пьесы, которые будут показывать во время ludi Appolinares. А может быть, к решению показаться в театре привел его тот факт, что один из предков Корнелия Суллы некогда основал Аполлоновы игры. И не исключено, что сыграла определенную роль настоятельная потребность увидеть актера Метробия. Тридцать лет! Неужели так много? Метробий был подростком, когда Сулла праздновал его тринадцатилетие с чувством горькой безысходности. После того как три года спустя Сулла стал сенатором, они очень мало встречались. И это была пытка.