Фавориты Фортуны

Долина реки Пад была покрыта буйной растительностью, плодородная, снабжающая богатым фуражом, а городские зернохранилища – хлебом. Поскольку теперь Спартак систематически грабил города и получал хорошую добычу, он не внушал к себе любви граждан Италийской Галлии.

В Мутине, на полпути к Альпам, огромная армия повстанцев встретилась с губернатором Италийской Галлии, Гаем Кассием Лонгином, который храбро попытался заблокировать их продвижение одним легионом. Хоть это был и смелый поступок, он не мог увенчаться успехом. Легат Кассия, Гней Манлий, пришел через два дня с другим легионом из Италийской Галлии, и его постигла та же участь, что и Кассия. Оба раза, когда римские войска вступали в бой, это означало, что Спартак собирал свыше десяти тысяч комплектов оружия и доспехов на поле боя.

Последний римлянин, с которым Спартак говорил лично, был трибун, захваченный во время первого поражения Геллия, за несколько месяцев до этого. Ни в Адрии, ни в Фирме он не видел близко ни Геллия, ни Клодиана, ни Аррия. Но теперь, в Мутине, у него имелись два высокопоставленных римских пленника, Гай Кассий и Гней Манлий, и ему хотелось побеседовать с ними: самое время позволить парочке членов Сената увидеть человека, о ком говорят вся Италия и Италийская Галлия! Самое время Сенату узнать, кто он такой. Ибо он не намеревался ни убивать, ни задерживать Кассия и Манлия. Он хотел, чтобы они вернулись в Рим и доложили о случившемся лично.

Однако он держал их в цепях и позаботился о том, чтобы, когда их приведут к нему, он восседал на подиуме в белой тоге. Кассий и Манлий с удивлением смотрели на предводителя мятежников, но когда Спартак обратился к ним на хорошей кампанской латыни, они поняли, кто он такой.

– Ты – италик! – сказал Кассий.

– Я – римлянин, – поправил его Спартак.

Кассия нелегко было запугать. Его род был воинственным и очень жестоким, и если кто-то из Кассиев совершал военную ошибку, он не убегал с поля боя. И этот Кассий доказал, что он настоящий член своей семьи. Он поднял руку в оковах и погрозил кулаком большому, красивому человеку, восседающему на подиуме.

– Избавь меня от унижения, сними эти оковы – и ты будешь мертвым римлянином! – прорычал он. – Ты дезертировал из легиона, да? И оказался на арене фракийцем!

Спартак покраснел.

– Я не дезертир, – высокомерно ответил он. – Во мне ты видишь римского трибуна, который был несправедливо обвинен в мятеже в Иллирии. И ты считаешь свои оковы унижением? А чем, ты думаешь, я считал мои оковы, когда меня послали в школу такого червя, как Батиат? Одни оковы стоят других, Кассий, проконсул!

– Убей нас – и покончи с этим! – сказал Кассий.

– Убить вас? О нет, я не собираюсь этого делать, – улыбнулся Спартак. – Я сейчас освобожу вас. Но сначала вы почувствуете унижение рабских цепей. Затем вы вернетесь в Рим и расскажете Сенату, кто я, и куда направляюсь, и что я намерен делать, когда попаду туда, и кем я буду, когда вернусь сюда.

Манлий шевельнулся, словно хотел что-то сказать, но Кассий повернул голову и так посмотрел на Манлия, что тот затих.

– Кто ты? Мятежник. Куда ты идешь? К гибели. Что ты будешь делать, когда придешь туда? Гнить. Чем ты будешь, когда вернешься? Бессмысленным бесплотным духом, без материи и тени! – фыркнул Кассий. – Я буду счастлив все это доложить Сенату.

– Тогда передай Сенату это, пока хочешь это сделать! – огрызнулся Спартак, вставая и срывая с себя тогу.

Он стал с остервенением топтать ее, как собака, роющая землю задними лапами. Потом пнул ее ногой и сбросил с подиума.

– В моей армии восемьдесят тысяч солдат, все хорошо вооружены и обучены сражаться, как римляне. Большинство из них – самниты и луканцы, но даже рабы, которые пришли в мою армию, – храбрые люди. У меня добычи на тысячу талантов. И я иду, чтобы соединиться с Квинтом Серторием в Ближней Испании. Вместе мы разгромим армии Рима и полководцев в обеих Испаниях, а потом вернемся в Италию. У вашего Рима нет никаких шансов, проконсул! Еще до конца следующего года Квинт Серторий сделается диктатором Рима, а я стану начальником конницы!

Кассий и Манлий слушали это молча. Ярость, страх, гнев, замешательство, изумление сменялись на их лицах, и наконец, когда они поняли, что Спартак закончил свою речь, – веселье! Оба, закинув головы, расхохотались, а Спартак стоял, чувствуя, как краска медленно заливает его лицо. Что такого он сказал, что вызвало такой хохот? Они смеются над его смелостью? Они считают его сумасшедшим?

– Да ты дурак! – проговорил Кассий, вытирая выступивший от смеха слезы. – Ты – деревенщина! Ты – олух! Неужели у тебя совсем нет мозгов? Конечно, нет! Ты даже не задница римского полководца! Какая разница между твоей ордой и оравой дикарей? Никакой, и это чистая правда. Не могу поверить, что ты не знаешь, но ты действительно ничего не знаешь!

– Чего я не знаю? – спросил Спартак, бледнея.

Уже не было места гневу. Насмешки Кассия больше не злили вожака восставших. Спартаком овладел страх.