Читаем Фавориты Фортуны полностью

– Я думаю, – тихо сказал Цезарь, – что Помпей поймал тебя за яйца.

Это вызвало улыбку, потом тихий смех.

– Ты абсолютно прав, Цезарь. – Красс указал на стол, заваленный денежными мешками. – Знаешь, что это такое?

– Несомненно, это деньги. Больше ничего не приходит в голову.

– Это все деньги, которые задолжали мне сенаторы, – сказал Красс. – Всего пятьдесят возвратов.

– А голосуют в Палате меньше пятидесяти.

– Именно.

Красс без усилий повернулся вместе с креслом, положил ноги на эти мешки, откинулся на спинку и вздохнул.

– Как ты говоришь, Цезарь, Помпей поймал меня за яйца.

– Я рад, что ты спокойно к этому относишься.

– А что толку бесноваться? Это не поможет. Я ничего не мог изменить. Что важнее, может ли что-нибудь изменить ситуацию?

– Если иметь в виду яйца, то да. Ты еще в состоянии действовать в рамках, которые установил Помпей. У тебя остался некоторый простор для маневра, даже если твои бедные старые яйца оказались в чьей-то волосатой руке, – усмехнулся Цезарь.

– Да, конечно. Кто бы подумал, что Помпей такой умный?

– О, он умный. Но ум у него дикий. И это не политическая уловка, Красс. Сначала он оглушил тебя молотком, а потом поставил условия. Будь у него хоть малейшее политическое чутье, он сначала пришел бы к тебе и сообщил о своих намерениях. Тогда это можно было бы организовать мирно и спокойно, не ввергая Рим в лихорадку ожидания еще одной гражданской войны. Беда Помпея в том, что он понятия не имеет, как думают другие люди или как они отреагируют.

– Вероятно, ты прав. Полагаю, все дело в том, что Помпей в себе не уверен. Если бы он не сомневался в том, что сможет сам заставить Сенат разрешить ему стать консулом, он пришел бы ко мне, прежде чем что-то предпринимать. Но для него я значу меньше, чем Сенат, Цезарь. Это Сенат он должен склонить на свою сторону. И я – его инструмент. Какое ему дело, если сначала он меня оглушит? Он поймал меня за яйца. Если я хочу земли для моих ветеранов, я должен информировать Сенат, что он не может рассчитывать на меня, чтобы противостоять Помпею.

Красс передвинул ноги на столе. Мешки с деньгами звякнули.

– И что же ты будешь делать?

– Я намерен, – сказал Красс, снимая ноги со стола и вставая, – послать тебя к Помпею прямо сейчас. Мне не нужно говорить тебе, что ты должен сказать. Договаривайся, Цезарь.

И Цезарь ушел договариваться.

«Хоть одно несомненно, – думал он, – что оба полководца сидят по своим палаткам». До триумфа или овации ни один командующий не мог переступить померий, чтобы пойти в город. Ибо переступить померий означает автоматически снять с себя полномочия командующего, тем самым лишаясь триумфа или овации. Так что если легаты, трибуны и солдаты имели право уходить и приходить, когда захотят, сам военачальник обязан оставаться на Марсовом поле.

Конечно, Помпей был дома – если палатку можно назвать домом. Его старшие легаты Афраний и Петрей находились с ним. Они с интересом уставились на Цезаря. Они кое-что слышали о нем – пираты и все такое – и знали, что он награжден гражданским венком в возрасте двадцати лет. Это были заслуги, которые вызывали большое уважение в таких вояках, как Афраний и Петрей. И все же этот блестящий безукоризненно одетый человек не выглядел истинным военным мужем. В тоге, а не в доспехах, ногти подстрижены и отполированы, сенаторские сандалии без единого пятнышка, без пылинки, волосы великолепно уложены. Он определенно не мог идти пешком от лагеря Красса до лагеря Помпея, на ветру и под палящим солнцем.

– Я помню, ты говорил, что не пьешь вина. Могу я предложить воды? – спросил Помпей, жестом приглашая Цезаря сесть.

– Благодарю, мне ничего не надо, кроме личного разговора, – отозвался Цезарь, устраиваясь в кресле.

– Увидимся позже, – сказал Помпей легатам.

Он подождал, пока оба разочарованных легата вышли из палатки и пошли по тропинке по направлению к Задней улице, и только потом обратился к Цезарю.

– В чем дело? – спросил он, по обыкновению резко.

– Я пришел от Марка Красса.

– Я ожидал видеть самого Марка Красса.

– Тебе лучше поговорить со мной.

– Он сердит, да?

Цезарь удивленно поднял брови.

– Красс? Сердит? Совсем нет!

– Тогда почему он не может прийти ко мне сам?

– И заставить весь Рим трезвонить еще больше? – вопросом на вопрос ответил Цезарь. – Если тебе и Марку Крассу надо о чем-то договориться, Гней Помпей, лучше это делать через таких людей, как я. Которые не любят болтать и преданы своим начальникам.

– Значит, ты – человек Красса, да?

– В этом деле – да. А вообще я сам по себе.

– Сколько тебе лет? – прямо спросил Помпей.

– Двадцать девять в квинктилии.

– Красс назвал бы это «вдаваться в тонкости». Значит, скоро ты будешь в Сенате.

– Я уже в Сенате. Почти девять лет.

– Почему?

– Я был награжден гражданским венком за сражение при Митилене. По конституции Суллы, военные герои становятся сенаторами, – объяснил этот франт.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза