Фавориты Фортуны

– Шестнадцать кампаний! И всеми, кроме одной со статусом кадета, он командовал сам! О да, командовал! В течение одного базарного интервала после смерти его отца при осаде Рима, когда он ничего не делал, только готовил армию папаши к возвращению в Пицен. В Италии главнокомандующим был Сулла. И Метелл Пий в Испании тоже был его начальником. В кампании против Лепида и Брута командовал Катул. А что ты скажешь о его последнем заявлении, что якобы он добил Спартака? О боги, Цезарь, если мы будем так вольно описывать наши карьеры, как он, то мы все – великие полководцы!

– Успокой себя тем, что Катул и Метелл Пий, вероятно, сейчас говорят сейчас то же самое, – проговорил Цезарь, тоже задетый. – Этот человек – дурно воспитанный выскочка из италийского болота.

– Надеюсь, мой план с бесплатным зерном сработает!

– Сработает, Марк Красс. Обещаю.

* * *

Ликующий Помпей вернулся в свой дом на Каринах, но такое настроение не продлилось долго. На следующее утро глашатаи Красса объявили новость: в праздник, посвященный Геркулесу Непобедимому, Марк Лициний Красс, консул, пожертвует богу десятую часть всего, что имеет. Предстоит общественный пир на десять тысяч столов, а большая часть пожертвования будет потрачена на раздачу каждому римскому гражданину в Риме пяти модиев бесплатной пшеницы в течение сентября, октября и ноября.

– Как он посмел! – ахнул Помпей, обращаясь к Филиппу, который пришел к нему похвалить за организацию парада и посмотреть, как Великий Человек проглотит тактический ход Красса.

– Это очень умно, – извиняющимся тоном ответил Филипп, – особенно потому, что римляне сумеют очень быстро подсчитать, что сколько стоит. Игры – слишком малопонятны. А еда – она понятна всем. Они знают цену всему, от пресноводного окуня до соленой кильки. Даже когда они не могут позволить себе купить соленую кильку, они спрашивают, сколько она стоит на рынке. Человеческое любопытство. Они все знают, сколько Красс заплатил за пшеницу, не говоря уже, сколько модиев ему пришлось купить. Мы все оглохнем от щелканья счетов.

– Ты пытаешься сказать вот что: они сделают вывод, что Красс истратил на них больше, чем я! – воскликнул Помпей, и в его голубых глазах мелькнуло что-то красное.

– Боюсь, что так.

– Тогда я должен велеть моим агентам, чтобы они всем сообщали, во что мне обошлись игры. – Помпей посмотрел на Филиппа из-под полуопущенных век. – Сколько выложит Красс? Имеешь представление?

– Тысячу талантов или около этого.

– Красс? Тысячу талантов?

– Запросто.

– Он же скряга!

– Но не в этом году, Магн. Твоя щедрость и искусство организации публичных зрелищ, очевидно, заставили нашего большого быка боднуть обоими рогами.

– Что же я могу сделать?

– Очень мало, разве что устроить потрясающие игры.

– Ты что-то не договариваешь, Филипп.

Жирные щеки задрожали, в темных глазах появился блеск. Затем сенатор вздохнул, пожал плечами.

– Ну хорошо. Лучше, если ты узнаешь об этом от меня, чем от одного из твоих врагов. Это бесплатное зерно выведет Красса вперед.

– Что ты хочешь сказать? Только потому, что он наполнит пустые желудки? В этом году в Риме никто не голодает!

– Он будет раздавать по пять модиев зерна каждому гражданину Рима в течение сентября, октября и ноября. Сосчитай! Это два фунтовых хлеба в день в течение девяноста дней. И большая часть этих девяноста дней падает на период, когда все твои развлечения давно закончатся. Все уже забудут и тебя, и то, что ты сделал. В то время как до конца ноября каждый рот в Риме, который будет откусывать кусок от бесплатного хлеба, вознесет хвалу Марку Лицинию Крассу. Он не сможет проиграть, Магн! – закончил Филипп.

Прошло уже много времени, когда Помпей последний раз демонстрировал вспышку гнева. Но то, что наблюдал Луций Марций Филипп, был истинный шедевр.

Он рвал на себе волосы, царапал до крови щеки и шею, тело его покрылось синяками в тех местах, которыми он бился о пол и стены. Слезы текли ручьями. Он буквально крошил мебель и предметы искусства. Его вопли грозили сорвать крышу. Муция Терция, прибежавшая на крики посмотреть, что случилось, взглянула и тут же скрылась. Но Филипп сидел, с восхищением наблюдая все это, пока не прибыл Варрон.

– О Юпитер! – прошептал Варрон.

– Поразительно, правда? – заметил Филипп. – Сейчас-то он уже немного успокоился. Ты должен был видеть его несколько минут назад. Кошмар.

– Я видел такое прежде, – сказал Варрон, обходя фигуру, распростертую на черно-белых мраморных плитах пола, чтобы присоединиться к Филиппу на его ложе. – Конечно, это все известия о Крассе.

– Да. И когда же ты наблюдал его в таком состоянии?

– Когда он не мог провести своих слонов через триумфальные ворота, – ответил Варрон очень тихо, чтобы лежащий на спине Помпей не мог слышать. Он никогда не знал, сколько было притворства в таких вспышках Помпея, а сколько настоящей муки, которая полностью заглушала для него все происходящее вокруг. – И еще, когда Карринат прорвался сквозь его осаду у Сполетия. Он не выносит, когда что-то расстраивает его планы.

– Бык боднул обоими рогами, – меланхолично заметил Филипп.