Фавориты императорского двора. От Василия Голицына до Матильды Кшесинской

Роксана Стурдза по-прежнему оставалась с императрицей и внимательно следила за отношениями между царственными супругами. Она пишет в своих мемуарах: «Можно представить себе всеобщее удивление и в особенности удивление Государя, когда заговорили в Петербурге, что французы вступили в Москву и что ничего не было сделано для обороны ее. Государь не получал никаких прямых известий ни от Кутузова, от Ростопчина, и потому не решался остановиться на соображениях, представлявшихся уму его. Я видела, как Государыня, всегда склонная к высоким душевным движениям, изменила свое обращение с супругом и старалась утешить его горести. Убедившись, что он несчастен, она сделалась к нему нежна и предупредительна. Это его тронуло, и во дни страшного бедствия пролило в сердце их луч взаимного счастья. Сильный ропот раздавался в столице. С минуты на минуту ждали волнения раздраженной и тревожной толпы. Дворянство громко винило Александра в государственном бедствии, так что в разговорах редко кто решался его извинять и оправдывать… Между тем Государь, хотя и ощущал глубокую скорбь, усвоил себе вид спокойствия и бодрого самоотречения, которое сделалось потом отличительной чертой его характера. В то время как все вокруг него думали о гибели, он один прогуливался по Каменноостровским рощам, а дворец его по-прежнему был открыт и без стражи. Забывая про опасности, которые могли грозить его жизни, он предавался новым для него размышлениям, и это время было решительным для нравственного его возрождения, как и для внешней его славы. Воспитанный в эпоху безверия, наставником, который сам был проникнут идеями того века, Александр признавал лишь религию естественную, казавшуюся ему и разумной, и удобной. Он проникнут был глубоким уважением к божеству и соблюдал внешние обряды своей церкви, но оставался деистом. Гибель Москвы потрясла его до глубины души; он не находил ни в чем утешения и признавался товарищу своей молодости князю Голицыну, что ничто не могло рассеять мрачных его мыслей. Князь Голицын, самый легкомысленный, блестящий и любезный из царедворцев, перед тем незадолго остепенился и стал читать Библию с ревностью новообращенного человека. Робко предложил он Александру почерпнуть утешения из того же источника. Тот ничего не отвечал; но через несколько времени, придя к Императрице, он спросил, не может ли она дать ему почитать Библию. Императрица очень удивилась этой неожиданной просьбе и отдала ему свою Библию. Государь ушел к себе, принялся читать и почувствовал себя перенесенным в новый для него круг понятий. Он стал подчеркивать карандашом все те места, которые мог применить к собственному положению, и когда перечитывал их вновь, ему казалось, что какой-то дружеский голос придавал ему бодрости и рассеивал его заблуждения. Пламенная и искренняя вера проникла к нему в сердце, и, сделавшись христианином, он почувствовал себя укрепленным. Про эти подробности я узнала много времени спустя, от него самого».

* * *

Сохранились письма, которые Елизавета посылала из Каменноостровского дворца матери в эти тяжелые дни. Она пишет: «Позавчера, 30-го числа, мы отпраздновали большую победу над французами во время баталии в ста верстах от Москвы, происшедшей 26 августа. По признанию участников, там был истинный ад. Потери с обеих сторон огромны, но особливо велики они у неприятеля.

Наполеон был принужден самолично отступить на одиннадцать верст. Только с помощью опьянения смог он заставить свои войска идти вперед, поелику у них не имелось даже хлеба. Пленные (в том числе один генерал) говорят, что французы в совершенном отчаянии, оказавшись в такой стране, где нет ни провианта, ни жителей, и непонятно, куда Наполеон завел их. Самые радужные надежды оживляют нас, и со дня на день мы ждем известия о новой баталии.

Невозможно передать все те чувства, которые я испытываю уже два с половиной месяца. Мы знаем, что сражение длилось два дня и земля содрогалась на двадцать верст вокруг. Нам сообщают о трогательных случаях героизма и стойкости даже у простых крестьян, но до сих пор ничего не известно об исходе самой баталии. Крестьяне всех деревень от Можайска (первого города возле места сражения) и до самой Москвы вооружились и с радостными песнями приходили на поле битвы.

По большим дорогам стояли женщины и чуть ли не бросались на курьеров, желая получить последние известия, а когда узнавали, что все хорошо, возносили хвалу Господу. Вот картины тех дней, когда происходила сия баталия. Бог уже начал и непременно довершит спасение несравненного сего народа! А Наполеон неопровержимо доказал, что, не имея сердца, невозможно верно понимать людей. Он полагал их или уже покоренными, или слабыми и действовал соответственным сему образом. Испания и Россия выказали такие качества, кои почитал он химерами, а теперь получил два добрых урока».