Но этот порядок престолонаследия был нарушен сразу после смерти Петра II, последовавшей в 1730 году. Согласно завещанию Екатерины I, царствовать должен был малолетний сын царевны Анны Петровны, скончавшейся в 1728 году, голштинский герцог Карл-Петер-Ульрих, внук Петра I.
Он занял престол под именем Петра III, однако больше 30 лет спустя! В тот момент «русские олигархи», ворочавшие тогда всей политикой, члены Верховного тайного совета, или, по-простому, «верховники», отвергли потомство Петра и Екатерины как незаконное. Формально они были правы: ведь Петр и Екатерина обвенчались только в 1712 году, а их дочери родились раньше. Дети рожденные вне брака не могли находиться в очереди на престол. «Верховники» сделали выбор в пользу потомства старшего брата Петра I – царя Иоанна V – и пригласили на трон вдовствующую герцогиню Курляндскую Анну Иоанновну.
Время после смерти матери было для Елизаветы непростым. А ведь пока были живы родители, казалось, все складывалось так удачно. Петр I подбирал Елизавете царственного жениха. Первым кандидатом был подрастающий французский король Людовик XV. Но эта брачная партия не состоялась из-за нерешительного отказа французского двора.
Больше Петр не успел ничего сделать для Елизаветы. Устройством дочери занялась ее мать. Она прочила ей в женихи дальнего родственника – Гольштейн-Готторпского принца Карла-Августа. Молодой принц уже прибыл в Петербург для знакомства с будущей невестой. Оба были молоды и красивы, оба понравились друг другу. Карл-Август был всего на три года старше своей невесты. Все продвигалось к бракосочетанию. Но тут случилась внезапная трагедия.
В мае 1727 года умерла Екатерина I. А вслед за этим тяжело заболел Карл-Август. Причина его болезни таинственна и не выяснена. Через две недели скончался и он. Елизавета была безутешна. Она много плакала, так как успела полюбить своего жениха. Всю свою жизнь она хранила его портрет и с нежностью вспоминала его.
На престол взошел Петр II, руководимый сперва Меншиковым, а затем князьями Долгоруковыми. А у «верховника» графа Андрея Остермана зрел свой фантастический план объединения двух ветвей потомства Петра I. Он предлагал женить Петра II на его тетке Елизавете. Хитроумный канцлер опасался династической размолвки между двумя царскими семьями и дворянами, которые в этом конфликте могли начать сводить личные счеты. Но в любом случае его затея не приглянулась никому, тем более что князья Долгоруковы уже имели план женить императора Петра II на ком-нибудь из своей родни. Однако в назначенный день свадьбы Петра II с княжной Екатериной Долгоруковой император скончался от оспы.
Как уже было сказано, воцарение Петра II оказалось непростым временем для Елизаветы. Серьезных женихов ей уже никто не подыскивал.
Она, живя наподобие приживалки при российском императорском дворе, находила утешение в развлечениях. Больше всего царевна любила балы и маскарады с переодеванием. Она успела еще при отце хорошо выучить французский язык, на котором впоследствии бегло говорила.
Подрастающая царевна, которая потерпела столько неудач со сватовством, помимо музыкальных и танцевальных развлечений, а также карточной игры искала утешения и в мужской любви. Ее первой страстью был камергер ее двора, красавец могучего роста Александр Бутурлин.
Он был на 15 лет старше царевны. По одной из версий, об их связи стало известно Долгоруковым, и они, предварительно возведя Бутурлина в генеральское звание, отослали его служить в Малороссию.Елизавета недолго была безутешной. Вскоре она полюбила своего троюродного брата по линии бабушки по отцу – Семена Нарышкина. Это был почти ровесник Елизаветы, образованный молодой человек, тонко понимавший и ценивший искусство. Связь была настолько прочной, что пошли слухи о тайном венчании царевны и Нарышкина. Когда об этом стало известно, Нарышкина выслали за границу.
При царствующем племяннике Елизавете жилось несладко, но куда хуже стало с воцарением Анны Иоанновны – совсем неродной женщины, при этом глупой и подозрительной. Каждое слово, сказанное Елизаветой, доносилось императрице, будучи превратно перетолковано. Спасала Елизавету только маска простушки, интересующейся лишь музыкой да балами. Но те, кто был к ней близок, не могли чувствовать себя в безопасности.