Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Володя хорошо сдал экзамены и сейчас же облачился в гимназическую форму. Андрюша перешел во второй класс. Он учился хорошо, но зимой отдал дань гимназии – заболел сам и заразил всех четверых своих братьев корью, я забыла сказать, что весной 1899 года у Елизаветы Евграфовны родился пятый сын, Евгений. Теперь карантин после кори небольшой, а тогда до двадцати восьми дней не разрешали общаться с другими детьми. Андрюша уже был здоров, выходил в сад гулять, но даже и на воздухе ему было запрещено подходить к здоровым детям. Целый месяц мы с ним не виделись и скучали друг без друга. У меня есть фотография, на которой сняты все мальчики Тищенко: Андрюша и Володя – гимназистами в форме, а остальные – в костюмчиках, младший Женя – на руках у няни, он ни за что не соглашался сниматься без нее (фото 21). На карточке

Володя выглядит таким серьезным гимназистом, а на самом деле он был самый шаловливый из всех братьев. Чего только он не выделывал! Несмотря на хорошие способности, он учился неважно из-за лени и страсти к всевозможным шалостям.

1.4. Безо, становящееся традицией… Болезнь отца. Домашнее обучение и православное говение

Сборы на дачу всегда начинались заблаговременно, они начинались с того, что мать составляла список вещей, которые нужно было взять с собой, и другой список – тех вещей и продуктов, которые нужно было купить для дачи. С этим списком потом посылался Петр Малафеев. В аптекарском магазине Герша на 1-й линии покупали мыло, зубной порошок, вату, бинты, мочалки и разные медикаменты. Петр приносил оттуда обыкновенно большую лучинную корзину всякой всячины. Из лабаза (торговля мукой и всякими крупами) привозили заколоченный ящик с крупчаткой и различными крупами, из чайного магазина – другой ящик – с сахарным песком и колотым сахаром. В магазине Ландрина[155] покупали фруктовые леденцы в бумажках и большую жестяную коробку с монпансье. Несколько палок московской колбасы на все лето обеспечивали нас копченой колбасой. Когда все было закуплено, Петр приносил большой глубокий квадратный ящик из гладких толстых досок, в котором, вероятно, был запакован когда-то какой-нибудь прибор или реактивы, присланные из-за границы. Приносили мелких мягких стружек и несколько меньших ящиков для банок с вареньем. И тогда начиналась укладка. Укладывал все отец сам, мать подавала мне отобранные заранее вещи, а я их носила отцу и смотрела, как он артистически укладывает самые разнообразные вещи – мягкие и твердые, стеклянные и металлические, – причем никогда не случалось, чтобы он что-нибудь разбил или испортил, все доходило в полной сохранности. Он укладывал так, чтобы между вещами нигде не было ни малейшей пустоты, все было переложено стружками или мягкими вещами настолько плотно, что ни один предмет нельзя было сдвинуть с места. Наконец, все ящики уложены, на всех написано: «Верх, осторожно», Петр заколотил их и перевязал веревками, привел ломового извозчика, отвез их на Балтийский вокзал и отправил их малой скоростью, товарным поездом. День отъезда назначен, лошади Андреева заказаны, ответ получен, и мы едем опять в Безо, опять на дачу Вольмана, которую мы оставляем за собой. На этот раз в Безо поехали и Тищенко, хотя они и предпочитали свой Удрай нашему Безо, но этим летом захотели пожить на берегу моря. Андрей Евграфович и Ольга Владимировна с сыновьями попросили отца снять им дачу.

Фройлен Бирзак у нас уже не было, а по-немецки я еще не говорила. Тогда решено было найти мне учительницу среди многочисленных дачников Безо. Отец был знаком с преподавателем русского языка одной из немецких школ Петербурга, так называемой Петер-шуле, он просил его порекомендовать кого-нибудь из его бывших учениц, отдыхающих в Безо. Выбор остановился на восемнадцатилетней Маргарите Федоровне Шюлер и оказался очень удачным. Я быстро подружилась с моей молоденькой учительницей и к концу лета так хорошо заговорила по-немецки, что посторонние принимали меня за немку.

Утром до завтрака я играла на рояле, причем уже не на тех роялях, которые стояли в пустом доме, а на рояле, находившимся в квартире самого Лангсеппа, из уважения к отцу и потому что мы жили на даче у Вольмана, он предложил мне упражняться на этом не расстроенном рояле.