Хотя я и занималась в течение ряда лет музыкой с Екатериной Александровной Егоровой, но по недостатку музыкальных способностей, а может быть, и потому, что Екатерина Александровна не сумела раскрыть передо мной красоту и смысл тех произведений, которые я разучивала, но только я не понимала музыки, и, хотя ходила в молодости на концерты разных знаменитых исполнителей, их музыка меня не трогала. Может быть, причиной тому была официальная обстановка зала, множество народа кругом, в обстановке же темного зала Мариинского театра пение и музыка меня часто захватывали и уносили далеко от действительности, каждый антракт я считала, сколько осталось действия и радовалась, что еще не конец. Но вот мне запомнился один концерт, который я слышала летом 1906 года, совсем маленький концерт, организованный даже не в школьном зале, а на какой-то даче. Играли, конечно, любители, и среди них скрипач. Я вообще не особенно люблю скрипку, а тут какая-то небольшая вещь, исполненная никому не известным скрипачом, произвела на меня такое впечатление, что я забыла все окружающее и только внимала дивным звукам. Значительно позднее, в 30-е годы, я была в филармонии на концерте вальсов Штрауса. У меня было очень тяжело на душе из-за беспокойства по поводу брата, веселая, танцевальная музыка вальсов тогда сильно на меня подействовала, но не так, как можно было бы ожидать, судя по характеру музыки, а наоборот. Все показалось мне еще мрачнее и безнадежнее, я сидела на краешке дивана и ничего не видела перед собой. Есть еще одна музыка, которая оказывает на меня всегда сильное впечатление – это игра Игоря[197]
, конечно, когда он играет что-нибудь настоящее, а не просто «тренькает».На танцы в школьный дом я не ходила, своей компании у меня не было, а для того, чтобы танцевать с кем-нибудь малознакомым, я была слишком застенчива. Кончилось лето, снова Петербург, снова гимназия, а впереди весной – выпускные экзамены числом более десяти. В этом году у нас были новые уроки – космография и химия. Химию нам преподавал А. А. Добиаш, а космографию Дмитрий Дмитриевич. Химия проходилась очень примитивно, сам А. А. ее знал плохо. Среди девочек я была признанным авторитетом по этому предмету и знала весь небольшой материал назубок. Мы проходили химию всего лишь в первом полугодии и не сдавали по ней экзамена.
В этом году мы очень сблизились с Ириной Старынкевич (фото 35). Она была умная и развитая девочка, хорошо знавшая математику. Ее сестра Ада, учившаяся в шестом классе, обладала выдающимися математическими способностями. Годом моложе ее была сестра Дебора, очень милая и симпатичная, она училась у нас в пятом классе; самая маленькая, Иоанна, или Анна, еще не начинала учиться. У них было еще два брата: Константин – студент-технолог и Сократ, мальчик лет десяти. Отец Ирины, Дмитрий Сократович[198]
, был очень умный, оригинальный и образованный человек. Он окончил математическое отделение физико-математического факультета Университета, а затем Технологический институт. В качестве инженера-механика он занимал какие-то высокие должности и получал двенадцать тысяч рублей в год (Алексей Евграфович в качестве профессора получал в год три тысячи рублей). Мать Ирины, Елена Константиновна, училась в Медицинском институте, у нее были больные легкие, предрасположение к туберкулезу потом передалось и детям. Константин и Дебора погибли от туберкулеза еще молодыми. Заботясь о здоровье детей, Дмитрий Сократович заставлял их спать круглый год с открытыми форточками. Чтобы холодный воздух не дул им прямо в постель, вокруг кроватей ставились высокие сплошные деревянные ширмы. У Ирины была отдельная комната, Ада и Дебора жили вдвоем. Всем девочкам отец купил вместо столов высокие конторки, а к ним – высокие вертящиеся табуреты; по-моему, это было неудобно и совсем некрасиво, но никто не протестовал. Сам он менял белье каждый день, и вообще у них в семье очень следили за чистотой. Одевались все просто, никакого шику не было, но жили они богато: у них была старушка-экономка, кухарка, горничная, прачка, большая хорошая квартира, много хороших книг и картин. Ирина была любимицей отца. Дмитрий Сократович охотно разговаривал с подругами дочери, был интересным и веселым собеседником. Сейчас волосы, усы и борода у него были совершенно седые, а в молодости он был рыжим. Его предки были выходцами из Сербии, отец его Сократ Иванович, был губернатором Варшавы, у них было большое имение в Казанской губернии.