Но с моим братом произошло нечто иное. Если какая-то его часть продолжала до сих пор существовать, то лишь потому, что жонглеры образами поглотили его тело. Подобное бывало и с другими, но обычно лишь после слишком многократных попыток контакта и отсутствия реакции на предупреждения. Те, с кем такое случалось, как правило понимали риск, но считали, что потенциальная награда того стоит. К тому времени, когда жонглеры забирали такого человека к себе, в его тело уже успевали внедриться морские организмы, пометив его как кандидата на поглощение. Мой брат, по словам тех, кто его знал, никогда не плавал к жонглерам, слишком опасаясь того, что он мог бы найти – или, скорее, чего он бы не нашел.
Море уже забрало у него нечто ценное. Фелку, дитя сочленителей, Невил считал своей дочерью. Ее матерью – в том смысле, в каком могли понять лишь сочленители, – была Галиана, основательница всего движения сочленителей. Галиану убили ингибиторы – вероятнее всего, она была первой из людей, кто с ними столкнулся, – но задолго до гибели она побывала на Арарате и, возможно, оставила свой след в океане. Если жонглеров и мог заинтересовать человеческий разум, то именно таковым был необыкновенный и прекрасный разум, принадлежавший Галиане. Фелка пыталась войти в контакт с матерью, когда море поглотило ее целиком. Горе Невила было таким огромным, что даже надежда стала для него мучением. Фелка, возможно, передала свою сущность морю, и посредством своей любимой дочери он рассчитывал связаться с Галианой. Кто знает – может, и Фелка, и Галиана оставили после себя мыслящие тени, даже если среда, в которой те хранились, сама по себе мыслящей не является?
Но, уже отойдя от дел и живя в одиночестве у моря, Невил так и не заставил себя ступить в воды, которые могли бы ответить на все его вопросы. И для того, чтобы он наконец оказался в океане, потребовалась смерть – смерть от руки его самого старого и преданного друга.
К тем трем потерянным душам, возможно, теперь добавится четвертая. Но мне вовсе не хотелось, чтобы жонглеры забрали меня к себе. Мне требовалось лишь установить контакт.
Лодка углублялась дальше в сгусток. Канал теперь походил на заросший густой зеленью коридор с пушистыми стенами и потолком из переплетенных усиков, сквозь которые, будто гипнотизируя, светило стоявшее почти в зените Яркое Солнце. Воздух был влажным и намного более теплым, чем в море. В носу щекотало от зеленой дымки, которая состояла из летающих микроорганизмов.
Сидра заглушила двигатель:
– Мотор слишком шумит. Отсюда пойдем на веслах.
– Отличная мысль, – ответил я, вставляя весло в уключину. – Жаль, что сам не додумался.
Гребли мы с Пинки, поскольку мне хотелось сберечь силы Сидры. Впрочем, греблей это можно было назвать лишь с натяжкой – мы скорее отталкивались концами весел от упругих, пытающихся сопротивляться стен. В лучшем случае удавалось двигаться со скоростью неторопливого пешехода, и вскоре я весь покрылся потом, но мерный ритм гребли помогал успокоить нервы.
Что-то с жужжанием пронеслось мимо моей щеки. От неожиданности я едва не выронил весло, успев увидеть промчавшегося впереди нас по зеленому тоннелю спрайт-курьера. В сгустившейся тени стало видно, что спрайт испускает биолюминесцентное свечение. Через несколько мгновений пролетел еще один, на этот раз в обратном направлении. Затем мы увидели наверху пугающее и вместе с тем захватывающее зрелище: с двух сторон вытянулись навстречу друг другу два зеленых рога, встретившись посередине, будто половинки разводного моста. Пульсирующая зеленая труба сделалась толще, и я различил внутри какое-то движение.
– Повышенная организационная активность, – сказала Сидра, когда мимо нас пролетела одна пара спрайтов. – Все это требует энергии. Вне всякого сомнения, сгусток реагирует на наше присутствие.
– С тобой уже бывало такое?
Я почувствовал ее неуверенность, – казалось, она собиралась солгать, но передумала.
– Столь выраженной реакции не было. Но тогда океан меня еще не знал. Теперь все иначе – для всех нас.
– Он нас узнает? – спросил я.
– Нечто в нем может нас узнать.
– И снова не легче, – буркнул Пинки.
Очередной спрайт примчался по тоннелю и трижды облетел нашу лодку. Теперь, когда он был совсем рядом, я наконец смог разглядеть его во всех подробностях. Тело величиной с птицу испещряли светящиеся точки, но голова и какие-либо органы чувств отсутствовали. Единственными конечностями были жужжащие крылья, прозрачные и в тонких прожилках. Мне стало интересно, каким образом он получает информацию о том, что его окружает.
Спрайт прервал изучение лодки и умчался прочь.