Фаза ингибиторов

Пинки был прав – я нуждался в отдыхе больше, чем мне казалось. И я не до конца осознавал пределы возможностей собственного тела. Вряд ли что-то было для меня более знакомым, чем собственная плоть, и вместе с тем более чуждым. Пока я размышлял над случившимися со мной странностями, в голове у меня сидел Уоррен, но стоило ему смириться с тем, что теперь отсутствовало, и тем, что появилось, как начинала одерживать верх Сидра. Мы постоянно мелькали, сменяя друг друга, как во вращающемся зеркале, и где-то посреди этого ослепительного блеска находилась личность, в которую мы слились, – возможно, с некоторой добавкой Невила, которую он подбросил в этот мерцающий союз. Я предпочел бы пребывать не в столь своеобразном состоянии, но это было все-таки лучше, чем не существовать вообще.

Время от времени мне приносили пищу. Я ел и отдыхал. Меня снабдили средствами для умывания, а при необходимости я пользовался обнаруженным внутри шкафа туалетом – своего рода спускным желобом, по которому отходы моей жизнедеятельности отправлялись в море. Сперва мне с трудом удавалось над этим желобом пристроиться, но после нескольких попыток я научился держать равновесие. Что из моря приходило, в море и возвращалось.

В основном еду приносил Пинки, а если не он, то Баррас или Роза-или-Нет. Поселение представляло собой плавучий остров, движимый силой ветра и при правильном управлении и хорошей погоде способный перемещаться чуть ли не быстрее, чем наша моторная лодка. Но когда я попытался узнать что-нибудь об их путешествии и о том, что обсуждалось до моего пробуждения, они отвечали крайне сжато.

Я нисколько их не винил. Пинки, уже побывавший на этой планете, кое-что знал о жонглерах образами и об их непредсказуемых дарах. Он вполне мог поверить в то, что остальным труднее было принять практически без доказательств. Баррас и Роза-или-Нет сразу же признали во мне Сидру, поскольку я выглядел как она. Но когда я обращался к ним как Уоррен, из моего рта раздавался голос Сидры. Напрасно я доказывал, что обладаю воспоминаниями мертвеца, мужчины, чье тело выловили из моря. Они видели раньше некоторые способности Сидры (мои), и ничто не мешало им полагать, что она (я) вполне могла получить доступ к моим (его) воспоминаниям и усвоить их, а то, что кажется Уорреном (мной), является лишь искусной мимикрией. Подобного вслух никто не говорил, но я мог все прочитать в их взгляде. Поверил бы я сам себе? Почти наверняка нет. И смог бы я предложить хоть что-то в качестве доказательства? Без шансов.

Единственным моим защитником оставался Пинки, поскольку он немного знал Уоррена и очень хорошо знал Невила, благодаря чему мог со временем убедить сомневающихся. Пока же мне оставалось добродушно терпеть настороженное отношение к себе.

Было ясно, что контакты с нашими хозяевами мне пока заказаны; а еще я выяснил, задавая вопросы и почти всегда получая уклончивые ответы, что с Первым лагерем все еще имеются какие-то сложности. Благоразумно прекратив биться в неприступную стену, я сосредоточился на восстановлении сил, радуясь, что мое изломанное тело приведено в порядок и бушевавшие внутри меня сражения наконец прекратились.

Я-Сидра действительно помнила, как была очень больна, помнила, как пыталась скрыть серьезность своего положения от Уоррена и остальных, чтобы те не утратили веру в меня как в союзника. Вражеские сущности, прорвавшиеся сквозь мою защиту на Йеллоустоне, были близки к тому, чтобы убить меня. Но жонглеры изгнали их, и я ощущала себя абсолютно чистой.

Или не абсолютно? Да, во мне еще оставалось нечто, сидевшее очень глубоко. Но его я поместила туда сама, и жонглеры, будто уборщики в доме, поняли, что оно ценно и его следует оставить нетронутым.

Внезапно я замер, будто часовой механизм внутри меня наткнулся на сломанный зубец.

Прости, Уоррен. Ты не знал? Видимо, я об этом не упоминала.

Или сама не помнила. У нас у каждого имелись свои секреты, Сидра. Моим была ложь, с которой я предпочел жить, весь тот набор фальшивых воспоминаний, которые я для себя создал. Твоим была та штука, сидящая внутри тебя. Возможно, ты сама ее туда поместила. Но она настолько срослась с тобой, что ты в конце концов о ней забыла.

Я не забыла…

Кто-то из нас криво усмехнулся.

Но и не помнила в точности.