Фаза ингибиторов

– Ничего особенного, Клавэйн. Всего лишь досадная оплошность.

– Тебе повезло, что не лишилась пальцев, – его ноги режут как бритвы. Рану нужно обработать. Иди к Розе-или-Нет.

– Если Роза-или-Нет расскажет леди Арэх, та усомнится в успехе операции и вернется к своему изначальному плану – ждать.

– Может, это не такая уж и плохая идея?

– Не считая того, что других вариантов просто нет. Все должно получиться. И получится.

Я с удивлением понял, что Сидра оправдывается. Впервые за все время нашего знакомства мне стало ясно: есть нечто такое, к чему ее невозможно принудить никакой силой.

– Это не повторится. Каждый раз я чуть лучше понимаю управляющие протоколы. Вот для чего мне нужно больше девятилапов – чтобы в полной мере изучить их возможности.

– Должен признаться, мне хочется, чтобы у тебя все получилось. – Я вручил Сидре окровавленного девятилапа, будто искупительную жертву. – Не скажу ни леди Арэх, ни кому-либо еще. Но рану необходимо обработать. Если не доверяешь Розе-или-Нет, возвращайся на «Косу», и пусть тобой займется корабль.

Держа девятилапа в здоровой руке, Сидра напряженно уставилась на рану в другой, будто решая в уме некое уравнение. Кровотечение замедлилось, затем прекратилось.

– Уже порядок.

– Тебя можно ранить, – восхищенно проговорил я. – Ты вовсе не манекен неразрушимый, у тебя есть свои пределы. Больно было?

– Я сама решила: пусть будет больно, – вызывающе ответила Сидра. – Боль дает информацию. Информация…

– …позволяет оценить обстановку, – закончил я и нахмурился, сообразив, что эти слова пришли откуда-то сами собой, помимо моего желания.

– Ответ верен, – сказала Сидра.

Я напрягся в скафандре, ожидая удара. К тому, что перегрузка наступит внезапно, я был готов, но никакие тренировки не могли воспроизвести реальные ощущения человека, прикованного к куску хондрита величиной с дом, врезающегося в стальной купол марсианской атмосферы.

И это вовсе не обязательно могло быть самым худшим. Мы рассчитывали, что камень распадется на фрагменты задолго до удара о поверхность, но когда это в точности произойдет – предсказать было невозможно. Известно было лишь одно: четыре десантных кораблика и четыре скафандра внутри их (а также тела внутри трех из этих скафандров) способны достаточно успешно выдержать все предсказуемые нагрузки. Если бы эти нагрузки приблизились к пределу выживания, мы, скорее всего, благополучно лишились бы чувств, а в случае превышения этого предела, вероятно, падали бы на Марс уже мертвыми, в виде оплавленных комков.

Летя головой вперед, так, чтобы нарастающая сила тяжести посылала кровь в мозг, я ждал признаков приближающегося распада. Между встречей камня с атмосферой и тепловым ударом, который в итоге развалит его, вряд ли пройдет много времени.

Естественно, атмосфера не имела ничего общего со стальной стеной, поскольку была разреженной почти до состояния вакуума, но даже она представляла собой существенную преграду для каменной глыбы, примчавшейся из глубокого космоса на скорости тридцать километров в секунду. Как правило, подобные камни не оставляли на поверхности никаких следов; они разрушались на большой высоте и осыпались градом раскаленного щебня. Иногда камень успевал оставить после себя небольшой кратер. Марс был настолько велик, что падение даже таких камней редко имело смысл отражать.

Я почувствовал первое прикосновение атмосферы. Камень загрохотал, будто скрежещущий о другие льдины айсберг. Я посмотрел по сторонам, мимо остальных корабликов. Мой горизонт – находившийся всего в нескольких метрах край камня – уже мерцал пурпурным светом. Ощущение грохота усилилось, появилось чувство силы тяжести, будто некие тормоза замедлили падение камня. Пурпурный свет сменился розовым, затем белым. Мимо проносились языки пламени, сходясь позади глыбы. Резкие толчки свидетельствовали о ее неотвратимом разрушении. От камня уже откалывались куски величиной с кулак или голову. За огненной пеленой возникла широкая дуга освещенной солнцем марсианской поверхности. Меня учили визуально распознавать ориентиры, но ничто не показалось знакомым.

На глубине нескольких метров в толще камня находились акустические датчики, с помощью которых определялся идеальный момент для расстыковки. Подобную точность невозможно было обеспечить вручную. На долю секунды раньше – и мы лишились бы маскировочного эффекта от взрыва. На долю позже – и нас поглотил бы огненный шар. Я всегда знал, что этот момент наступит неожиданно; так и вышло. С моей точки зрения, пламя лишь вспыхнуло ярче и толчки превратились в тряску… а потом вокруг стало белым-бело, и я понял, что падаю.

Камень взорвался. До последнего мгновения прикованный к боеголовке мощностью в мегатонну, я теперь беспомощно кувыркался, удаляясь от расширяющейся границы взрыва подобно сотням таких же разлетающихся вокруг осколков. Все выглядело достаточно убедительно… впрочем, иначе и быть не могло. Разрабатывая операцию, все знали, что второго шанса не будет, и если нам повезет, то, возможно, удастся одурачить сочленителей.