Фазиль. Опыт художественной биографии

Редкий случай, когда юмор Искандера выглядит довольно натужно. Всё же мажорный пропагандистский регистр — совсем не его, подстроиться не получается. То ли дело соседнее стихотворение «Зеленые штаны». Одно из лучших в книге! Оно тоже о детстве, да и написано тем же пятистопным, онегинским ямбом (бодрым, хоть и несколько спотыкливым), — но как будто излучает свет. Так рельефны образы. Так уникальны детали. Стихотворение довольно большое, но очень важное для понимания тогдашнего состояния не только творческой «оснащенности» Искандера, но и его взгляда на жизнь.

В этом сюжетном стихотворении рассказывается история о том, как в трудные времена военные мать сшила юному герою штаны из «куска старинного ковра». К немалому его смущению.

Однако односельчане штаны одобрили; и всё бы ничего, да при поездке в город стали очевидны все недостатки этой отчетливо «самострочной» одежды: «Девчонка фыркнула нежданно, / Как деревенская коза», «…улыбался весь квартал. / Я понял горестно, что город / Моих штанов не принимал».

Да, это практически рассказ. Причем с назидательным смыслом:

Но с запоздалою улыбкой
Я признаю́, как говорят,
Что было все-таки ошибкой
Менять зеленый свой наряд.

Мол, не стоит меняться. Стой на своем — и точка! Но, напомним, это написано задолго до того, как рассказы Искандера начали писаться регулярно. Все лучшие стихотворения Искандера из его первой московской книжки именно таковы — промежуточны, экспериментальны — в том смысле, что, немудреные сами по себе, готовят блистательную искандеровскую прозу. До нее оставался всего один, но важный и сложный шаг.

А пока мы видим стихотворные бытовые зарисовки «со смыслом», достаточно умело (уже умело!) скроенные по законам развития прозаического, не поэтического сюжета.

Такова, например, «Баллада о рыбном промысле», в которой многовато киплинговского, а поименование выглядит немного даже комичным.

Перед лицом покойника и безутешной родни
Двое встают, целуются, клятву дают они.
Да. Сахалиди Христо. Да. Николай Лобан.
Клянутся не думать за драку, клянутся думать за план.

Тут, может, еще и Багрицкий с его «Контрабандистами» («Янаки, Ставраки, папа Сатырос») повлиял.

Кстати, когда Искандер переводил Киплинга, то специально учил для этого английский язык. Его переводы, по отзывам специалистов, — не рядовые, не любительские, и заслуживают внимания. Знаменитая киплинговская «Баллада о Востоке и Западе», по мнению исследователей, в переводе Искандера (у него — «Баллада о Западе и Востоке») приобрела новые черты. В статье «Русскоязычные переводы и переложения „Баллады о Востоке и Западе“ Р. Киплинга» Елена Третьякова и Ольга Спачиль пишут, что это не случайно:

«Фазиль Искандер резко добавил экспрессии, употребив во вступительном четверостишии слова „блеф“, „потроха“: „О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, они не сомкнутся нигде, / Пока души не вывернет, как потроха, Всевышний на страшном суде. / Но Запада нет! И Востока нет! И нам этот блеф не к лицу, / Когда с доблестью доблесть, два сына земли — ни с места! — лицом к лицу!“»[30]

«Ведь тема созвучна мироощущению Искандера-абхазца, — поясняют исследователи. — Здесь и похищение коня, и мужская доблесть, и честь рода, и почитание старших (беспрекословное выполнение сыном наказа отца), и щедрое одаривание гостя хозяином. Лексика, которую выбирает Искандер, — это, безусловно, отражение той маскулинной, кавказской культуры, духу которой верен в своем творчестве замечательный сын Абхазии, российский прозаик и поэт».[31]

Вот только краснодарские филологи заходят чересчур далеко, увязывая переводческую манеру Искандера с его политической позицией (какой она рисуется им):