Читаем Febris erotica. Любовный недуг в русской литературе полностью

Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек… несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться [там же: 68].

В этом описании физическое выздоровление хронологически следует за внутренним, психологическим, и логически является его следствием.

* * *

Следует помнить, что Толстой не был антагонистом тела, по крайней мере, на данном этапе жизни, до известного кризиса конца 1870-х годов. Тело имело важное доказательное значение для мысли Толстого – оно служило, как заметила Д. Орвин, основным физическим доказательством человеческой индивидуальности и независимости [Орвин 2006: 212]. Он также не был «тайновидцем плоти», как его назвал Дмитрий Мережковский. По словам Орвин, Толстой, убежденный дуалист, боролся тем не менее «за сосуществование тела и души, земли и неба, реального и идеального в жизни человека» [там же: 17]. Это стремление к синтезу особенно тяжело давалось Толстому во время работы над его следующим романом, «Анной Карениной», отчасти в результате адаптации философии Артура Шопенгауэра и кантовской эпистемологии: «Толстой видел теперь жизнь индивида как борьбу между телом и духом, в которой дух дает телу ту форму, без которой оно осталось бы неоформленным, текучим веществом, при этом дух остается не способен до конца освоиться в теле» [там же: 220][322]. Эта борьба, проявившая себя на разных уровнях произведения, заметна в способе изображения Толстым любви как болезни и, возможно, служит одной из причин, почему он более полно исследует полемический и философский потенциал этого топоса в «Анне Карениной», чем в «Войне и мире».

Второй великий роман Толстого отражает, помимо этих важных философских влияний, растущее участие писателя в продолжающихся дебатах между «физиологами» и «психологами», материалистами и идеалистами. Орвин кратко упоминает об этом факте, отмечая, что «в течение 1870-х Толстой сражался на два фронта – против Шопенгауэра на одном, во имя того, чтобы мораль прочно опиралась на землю, на другом – против материалистической науки, за то, чтобы она хотя бы частично оставалась в облаках» [там же: 183]. Как позже признает Толстой, развитие науки, и в частности дарвинизма, подтолкнуло его к менее сбалансированному, более духовному взгляду [Бабаев 1975: 20]. Среди прочих дебатов того времени от внимания писателя не могла ускользнуть полемика Сеченова и Кавелина, развернувшаяся в русской прессе именно в начале 1870-х годов. Через своего друга Николая Страхова, который сам участвовал в кампании против Сеченова, Толстой был хорошо информирован об этих дебатах и косвенно принял в них участие на страницах своего романа[323].

Несколько сцен из «Анны Карениной» демонстрируют эту вовлеченность, включая известную ссылку на трактат Сеченова в первой главе, когда Стива Облонский объясняет свою глупую и неуместную улыбку в ответ на обвинения жены в неверности как непроизвольное действие, «рефлексы головного мозга» [Толстой 1928–1958, 18: 5]. Отсылка к работе Сеченова здесь явно представлена для дискредитации персонажа, который прибегает к модной современной теории с ее отрицанием свободы воли, чтобы избежать личной ответственности за свое аморальное и бесчувственное поведение. Повторение в этой сцене фразы «совершенно невольно», прозрачная этимология которой отсылает к проблеме воли, еще сильнее подчеркивает отсутствие контроля Стивы над своей реакцией. Этот короткий эпизод ярко демонстрирует озабоченность Толстого этическими последствиями физиологической гипотезы Сеченова.

Другая сцена в начале романа более прямо указывает на актуальную для того периода полемику. Когда Константин Левин по приезде в Москву навещает своего сводного брата Сергея Кознышева, он становится свидетелем разговора последнего с профессором из Харькова, который в это время спорил с материалистами: «Речь шла о модном вопросе: есть ли граница между психическими и физиологическими явлениями в деятельности человека и где она?» [там же: 27]. Предполагается, что источник этой сцены следует искать в споре Сеченова и Кавелина: прототипом харьковского профессора явно служит Кавелин, а Кознышев, упрекающий профессора за его «уступки» материализму, занимает позицию, напоминающую критику Страховым позитивизма Кавелина[324]. Характерно, что Левин вскоре устает от дискуссии, за теоретическими тонкостями которой он не может уследить и которая не затрагивает напрямую «самый главный вопрос» – о жизни и смерти:

Перейти на страницу:

Все книги серии Современная западная русистика / Contemporary Western Rusistika

Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст
Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В этой книге исследователи из США, Франции, Германии и Великобритании рассматривают ГУЛАГ как особый исторический и культурный феномен. Советская лагерная система предстает в большом разнообразии ее конкретных проявлений и сопоставляется с подобными системами разных стран и эпох – от Индии и Африки в XIX столетии до Германии и Северной Кореи в XX веке. Читатели смогут ознакомиться с историями заключенных и охранников, узнают, как была организована система распределения продовольствия, окунутся в визуальную историю лагерей и убедятся в том, что ГУЛАГ имеет не только глубокие исторические истоки и множественные типологические параллели, но и долгосрочные последствия. Помещая советскую лагерную систему в широкий исторический, географический и культурный контекст, авторы этой книги представляют русскому читателю новый, сторонний взгляд на множество социальных, юридических, нравственных и иных явлений советской жизни, тем самым открывая новые горизонты для осмысления истории XX века.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Коллектив авторов , Сборник статей

Альтернативные науки и научные теории / Зарубежная публицистика / Документальное
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века

Технологическое отставание России ко второй половине XIX века стало очевидным: максимально наглядно это было продемонстрировано ходом и итогами Крымской войны. В поисках вариантов быстрой модернизации оружейной промышленности – и армии в целом – власти империи обратились ко многим производителям современных образцов пехотного оружия, но ключевую роль в обновлении российской военной сферы сыграло сотрудничество с американскими производителями. Книга Джозефа Брэдли повествует о трудных, не всегда успешных, но в конечном счете продуктивных взаимоотношениях американских и российских оружейников и исторической роли, которую сыграло это партнерство.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Джозеф Брэдли

Публицистика / Документальное

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия