Федин

Чувство, вызванное яркой и страстной натурой Ханни, было так сильно, что Федин испытывал тоску по ней даже многие годы спустя после ее смерти. „Я получил на днях разные мелочи из Сызрани, — писал Федин И.С. Соколову-Микитову уже в 1925 году, — среди них письма ко мне женщины, с которой я прожил лучшую часть своей жизни. Все эти письма проникнуты надеждой на встречу и исполнены такого отчаяния… что я был подавлен, когда опять (через семь лет!) перечитал памятные листочки бумаги… Теперь мне кажется, что сама смерть пощадила бы этого человека, если бы я был с ним. Я уверен в этом. И вдруг мне приходит мысль, что меня обманули, что женщина эта не умерла… Хочется мне одного — уехать в Циттау, на старые места и на старую уже могилу. Может быть, после этого я пойму не только головой, но и душой, что все кончилось“.

В первый же приезд в Германию, летом 1928 года, Федин побывал на могиле Ханни Мрва. В 1945 году, вскоре после освобождения города от гитлеровцев, могилу спартаковки почтили представители советской военной комендатуры. В начале 1961 года Федин снова побывал на старинном кладбище в Циттау, положил букет нарядных оранжерейных цветов и спрятал в кармане кроваво-красную ягоду шиповника, сорванную на память с заснеженной могилы Ханни.

Духовное воздействие личности этой женщины широко отразилось в творчестве писателя. Обликом Ханни навеяны во многом образы страстной и героической Мари Урбах („Города и годы“), преданной Анны („Братья“), своенравной Гульды („Я был актером“), восприимчивой Эльфы („Счастье“).

…Ханни была посвящена в творческие занятия начинающего литератора, о которых не знал никто. Помимо записок о военной Германии, Федин сочинял в 1916–1917 годах первый роман „Глушь“.

Роман насчитывал около трехсот страниц, писанных от руки. Замысел его возник, по-видимому, не без сопоставлений городского мещанского сословия Циттау с обывательщиной отечественной, не без раздумий об их единстве, родстве и отличиях, хотя материал был сугубо российским. Автор широко пользовался впечатлениями от приездов в казачий городок Уральск. В сатирических тонах живописал он быт тамошней купеческой семьи, особенно сосредоточиваясь на взаимоотношениях между полноправными казаками и так называемыми „иногородними“.

О содержании романа „Глушь“ известно со слов автора. Впоследствии весь основной бытовой и психологический материал был переосмыслен и использован Фединым в романе „Братья“, в тех сценах, где описывается уральское казачество. Это и повлекло уничтожение ученической рукописи, оказавшейся „первичной заготовкой“, теперь ненужной.

В 1916 году Федин завел знакомство с актерами городского театра в Циттау, на сцене которого ставились в основном оперы и музыкальные комедии. Хористы, певцы и музыканты составляли компанию богемную, с вольными взглядами и нравами.

Капельмейстер Рудольф Кваст, сам закончивший войну с тяжелым ранением, видимо, уже осознал бессмыслицу происходящей бойни. Кроме того, после Октябрьской революции 1917 года, провозгласившей Декрет о мире, отношение к русским пленным со стороны германских властей стало смягчаться. В театре не хватало мужских голосов и молодых исполнителей мужских ролей. Большинство способных носить оружие были призваны в армию, оставались одни старики и инвалиды. Русский пленный обладал прекрасным музыкальным слухом, басом красивых баритональных тонов, актерской пластичностью.

Так, неожиданно для себя, Федин получил место хориста в городском театре Циттау. А короткое время спустя выступал уже в сольных оперных партиях на главных ролях…

Сохранилась одна из тогдашних театральных афиш. Вязью огромных готических букв афиша возвещает и зазывает на первое представление оперы „Марта, или Ричмондский рынок“.

В рецензии на спектакль, опубликованной на следующий день после премьеры „Марты“, главная городская газета Циттау не обошла вниманием и Константина Федина, которому (почти как в сюжете расхожих мелодрам о начинающих артистических „звездах“!) представился неожиданный шанс — петь в опере сразу заглавную мужскую партию лорда, влюбленного в фрейлину королевы (она же Марта). Сначала рецензент делает легкий упрек исполнителю, но тут же избирает поощрительный тон: „Константин Федин в роли Тристана Майклфорта, — пишет он, — чувствовал себя на сцене неуверенно, особенно вначале. По нашему мнению — напрасно, да будет это сказано в поощрение, по-видимому, еще молодого человека. У него имеются хорошие голосовые данные и некоторые актерские навыки, но еще требуется упорная работа над собой“.

Сохранившаяся театральная афиша, в свою очередь, могла бы служить первоначальным „проспектом“ к автобиографической повести Федина „Я был актером“. Под теми же фамилиями выведены и капельмейстер Кваст, и постановщик оперы — директор театра, и обе помянутые в афише партнерши лорда Тристана, и другие актеры городской труппы. Перипетии же выступления на подмостках неумелого новичка в премьере оперы „Марта“ становятся одной из фабульных линий повести.