Федина история

И снова бойко летят шаловливые словечки, шуточки с ее губ…

Федя пробовал приводить домой новых хозяек и неизменно через неделю-другую отправлял их восвояси.

— Гнилые, что ли, попадаются, — допекали соседи.

— Ну их к лешему. Одному лучше, — объяснял Федя. — Зачем? Надо — так я себе найду. У меня же так-то покой, тишина. А она придет — лезет, куда не просят. Может, и хорошего желает, а не по мне. Злюсь, как пес.

— За Тамарку тебе отыграться охота, — заметил Егоров, военный в отставке.

— Да ну… Хе… Я об ней думать забыл. Может, только счас жизнь хорошую узнал. А то — грязь в доме, все как попало. Уйдешь на дежурство и издумаешься весь: что там, как?.. А теперь и заботы нет. Я знаю, ребятишки там будут сытые и одеты всегда. Нормально все, хорошо.

Управится Федя за день с хозяйством, а к вечеру идет на работу, сторожить столовую на базаре. Заработок какой ни на есть плюс пенсия по инвалидности. До базара три остановки, но Федя не садится в автобус, неторопливо идет пешком.

А там, у столовой, как на грех, вечно околачиваются цыгане, которые нашли работу под стать своей кочующей душе: пригоняют из Монголии скот. Отправляются в Монголию ранней весной и приходят с табунами лошадей, отарами овец лишь к осени. Получают неплохие деньги. Однако бабы-цыганки в больших не по размеру плиссированных юбках все равно ловят прохожих, гадают им по руке. Тут же потягивают пиво, блестя зубами из желтого металла, их мужья. А рядом бегают маленькие, оборванные, чумазые дети. Дергаются у Феди уголки губ: очень уж похожи эти бесенята на его, Фединых детей.

ВЕСНОЮ

Не работалось. В голове — квелость, мысли — редкие, короткие, не ухватишь, ускользают, зато желания, мечты неопределенные сами лезут, будто раздуваются, заполняют ум. Весна, видно, виной — бередит, навевает смуту, притупляет охоту к делам-занятиям. И проступает усталость, скука от повседневности. Четвертый год учится Иван, считается на курсе перспективным, а это требует сил, напряжения… Поступил в институт сразу после армии, помощи почти никакой, и Иван подрабатывает, грузит хлеб ночами. Поначалу вывески писал, плакаты, витрины оформлял, потом бросил — лучше грузить. Вот решил в конкурсе на проект Дома быта поучаствовать. Себя попробовать — была уверенность, что уже сегодня не только готовый архитектор, но и может заткнуть за пояс кое-кого из маститых. Ну и не худо бы, конечно, отхватить восемьсот рублей — столько сулит первая премия. К морю бы летом съездить, приоделся бы — крепко пообносился. Недавно пошел на барахолку, хотел свой полушубок продать — на каникулы летал в Москву, потом на три дня домой, к матери, в Сибирь, и обратно на Урал — так что поиздержался. Встал у входа с полушубком, а на самом — обшарпанная кожаная курточка, вельветовые брюки с вышарканными коленками. А зима, теплом уже веет, но все равно — пробирает. И попал как раз в спекулянтское окружение, в среду солидную: народец с золотом, мохером, пухом ангорским, сапожками… Косится на него этот холеный, проворный люд, усмехается, переговаривается. А одна женщина, самая, пожалуй, шустрая из них, шебутная, поглядела-поглядела, спрашивает: «Студент, наверно? А зачем продаешь? На нуле? И поесть, поди, не на что?» Забегала вдруг чего-то, закрутилась меж своей торговой собратии, подходит к Ивану, берет его руку, сует деньги: одевай, говорит, свой тулуп и иди поешь… Так что восемьсот рублей ох как были бы кстати! Но мечты, мечты… а дело ни с места, ничего путного в голову не лезет.

Иван положил фломастер, взял в надежде чтением настроиться на трудовой лад журнал. Читать любил всегда, и хорошая литература его внутренне собирала. В журнале нашел рассказ, зачитался. Рассказ был о девочке, которая полюбила взрослого человека, женатого. Она даже не полюбила, может быть, а прильнула душой, нафантазировала, что ли, этого человека, любовь свою. Так или иначе, девочка выходила симпатичной, обворожительной в своей юной неискушенной влюбленности и даже, если так можно выразиться, детском эгоизме. Эта история с первой же страницы показалась Ивану нарочитой. Ну что это такое? Сколько вот он, Иван, живет, парень вроде не из последних, а никто к нему не являлся с небес, не влюблялся с бухты-барахты. А как откроешь книгу, так вот оно, слетает к герою юное окрыленное создание, хлопает огромными глазами, которые так и источают пылкие чувства! У Хемингуэя, кстати, таких историй полно. Впрочем, Хемингуэю виднее. Нет, у Ивана тоже бывало: привяжется какая-нибудь — или сразу видно, недоумок, или смотреть не на что, или… окажется она со всеми такая.

А в целом рассказ все-таки тронул, но Иван совсем не задумался над содержанием, а, как ни противился, затосковал по весенним чувствам, по любви, которая грезилась какими-то киношными кадрами на берегу моря, среди цветов… Да, шестнадцатилетняя еще способна к чистым открытым искренним чувствам. А дальше? Ничего подобного Иван не встречал. Нынешние акселератки быстро понимают что к чему: выгодно — нет, побаловаться — всерьез…