Федюня Лёвкин в Санкт-Петербурге

— Куда идёшь, ну?! — крикнул городовой.

— К царю.

— Уху-ху! — выдохнул городовой. — Идём, я тебя к нему отведу.

— К самому царю?

— Прямо к нему, — сказал городовой.

Федюня доверчиво вложил ладошку в ладонь городового. Они прошли назад под арку, пересекли улицу и вошли в полицейский участок.

Дежурный спал за столом, положив голову на книгу дежурств.

— Делать тебе нечего, поспать не дал, — сказал он городовому, который привёл Федюню.

— Фамилия? — вяло спросил он.

— Лёвкин.

— Редкая фамилия. К царю, значит, приехал?

— К царю.

— А деда твоего как звали?

Федюня удивился. Такого вопроса ему ещё нигде не задавали.

— Деда звали Филипп.

Дежурный сразу проснулся:

— А дядька у тебя есть?

— Есть, — ответил Федюня.

— Всё может быть, — задумчиво сказал дежурный, — подожди. — Он вышел в другую комнату. В пустом участке гулко забубнил его голос. На минутку он выглянул из-за двери. — А отца как звать? — спросил он.

— Отца — Петром, — ответил Федюня.

— Петром… — повторил голос. — Ерёмин, — громко сказал дежурный, распахивая дверь, — немедленно извозчика! Отвезёшь мальчика на Моховую, к Лёвкину. Это вроде ему племянник.

— Слушаюсь! — Городовой исчез.

— Вы небось разыскиваете своего дядю? — сказал дежурный, а сами говорите неправду.

У Федюни голова пошла кругом. Никто ещё никогда не звал Федюню на «вы». Чудо какое-то. Откуда полицейский знает его дядьку?

Появился городовой:

— Пролётка ждёт!

Извозчик движением руки послал лошадь вперёд, и скоро Федюня уже стоял на Моховой улице. Городовой открыл перед ним тяжёлую дверь с цветными стёклами и по белой лестнице проводил на второй этаж. На звонке было написано: «Просьба крутить». Городовой крутнул звонок. Дверь отворилась. Полицейский взял под козырёк:

— Разрешите войти!

— Входите.

Федюня переступил порог.

Рябая женщина в передничке неодобрительно оглядела Федюню.

— Пожалуйте в столовую, — сказала женщина. — Сергей Филиппович моются.

Федюня вошёл в столовую и ахнул. Три окна. У стены зелёная кушетка. Над ней бронзовые часы в виде женщины. На одной стене — портрет царя. На другой — усатый мужчина в морской фуражке.

— Ваш дядя, — сказал городовой, — в момент прохождения военной службы. — Никто ещё с Федюней так мудрёно не говорил. А усатый мужчина был похож на умершего отца. Только у отца лицо было грустное, а у дяди твёрдое.

Извозчик движением руки послал лошадь вперёд…

Как появился дядя в столовой, Федюня не заметил. У дяди были неслышные шаги. Он встал в дверях, голый до пояса. Крестик закинут за спину, на щеке — мыльный островок, видно было, что дядя мылся. Он стоял и спокойно растирал полотенцем плечи.

Полицейский, увидев дядю, вскочил:

— Родственника вам привезли!

— Садись! — приказал дядя.

Полицейский сел. Дядя всё так же тихо прошёл к окну. Подозвал Федюню. Накинул полотенце на плечи.

У дяди были маленькие голубые, ясные глаза.

— Имя! — вдруг скомандовал он.

— Федя.

— Как отца звали?

— Пётр.

— Мать как?

— Анной.

— Деда?

— Филипп.

— Где родился?

— Деревня Гольцево.

— Как попал в Петербург?

Федюня молчал.

— Как попал в Петербург?

— К царю приехал.

Дядя потёр рукой лоб.

— Иди, Ерёмин! — сказал он полицейскому. — Спасибо. Это вроде и вправду мой племянник. Сын брата моего… Ну, Лёвкин, — обратился он к Федюне, — пошли.

ГЛАВА III

— Отец умер? — спрашивал дядька. — Хороший он был человек, твой отец, но неумный. Мы ещё в детстве, помню, ходили картошку воровать. Не воровать, а рыть то есть на соседском огороде. А отец твой чучело на огороде увидел и давай смеяться. Стоит и смеётся. Тут его сосед и поймал.

Дядька улыбнулся. Твёрдое лицо его задвигалось.

— А то ещё помню: принёс он домой белую бабочку и стал её всем показывать. А этих бабочек в деревне тьму можно наловить… Ну да ладно. — Дядька перекрестился.

Федюня заметил, что дядька часто спрашивает об одном и том же, но каждый раз по-другому.

— Когда отец умер?

— В каком месяце?

— На какой день?

Словно бы не верит Федюне.

Заметив на щеке у Федюни слезу, дядька перестал задавать вопросы. Глаза у дядьки были все такие же ясные, только ещё голубее от дневного света. Дядька замолчал. Долго сидел молча. Совсем неподвижно. Несколько раз поглядывал на Федюню, потом снова отводил взгляд.

— Вот что, — сказал он, — о царе думать забудь, не ходи к нему, сами разберёмся. Я тебе помогу. Беру тебя временно на воспитание, — сказал он. — Жить будешь у меня, есть для тебя хорошее дело. Одежду куплю. Выучу. Выведу в люди. — Дядька встал. — Ну всё. Пора. Вера! — позвал он женщину в передничке. — Купишь мальчику одежду, накормишь и пострижёшь. Буду вечером.

В парадном ухнула дверь.

Федюня всегда знал, что сказки сбываются. Но то, что происходило с ним, было самой удивительной из сказок. Не успел он приехать в Петербург, как нашёл дядьку, да к тому же дядька оставляет его у себя.

В комнату вошла рябая Вера, взяла Федюню за руку и отвела в ванную комнату. Там Федюня мылся и тёр всего себя щёткой. Потом Вера принесла совершенно целые штаны и рубаху. И, наконец, Федюню постригли у парикмахера.

— Можешь теперь погулять, — сказала Вера сердито, — только далеко не уходи.