Федька с бывшей Воздвиженки

Потом Федька услышал, что где-то играет музыка. Ну да, репродуктор не выключили. Может, мама умерла? Ведь если бы умерла, такая музыка по радио не играла бы и репродуктор бы выключили. И мелодия какая-то знакомая. Ну да. Темная ночь. Только пули свистят по степи, только ветер поет в проводах... Любимая мамкина песня. А в душе по-прежнему знобило, и Федьке казалось, что, если еще несколько секунд продлится это ожидание, он не выдержит и в самом деле упадет замертво.

Потом гроб вынесли на улицу. Герка и Сережка несли крышку от гроба. Тетя Оля обняла Федьку за плечи, и он спустился по лестнице во двор.

Вокруг автобуса у подъезда собрались соседи. Женщины утирали слезы, мужчины стояли молча, сняв шапки. Федька заметил среди них и усатого чистильщика. На его лысине трепыхались несколько прозрачных волосков.

— Чего мальчишка-то не плачет? — спросил кто-то в толпе. — Надо поплакать. А то как бы плохо не стало...

Федька увидел скорбное лицо Катерины Ивановны, опущенные уголки губ и мизинец, которым она аккуратно смахивала слезы.

Федька в ярости бросился к Катерине Ивановне, схватил ее за воротник пальто и стал трясти так, что Катерина Ивановна начала мотаться, как маятник.

— Это ты виновата! — кричал Федька. В глаза его ударила чернота. Звон напряжения заглох, и Федька потерял сознание.

Очнулся он в большом зале и увидел, что стоит перед гробом, поставленным на возвышении, окруженном невысоким мраморным парапетом.

Где-то играла скрипка, и ей сурово и скупо вторил орган.

Федька увидел, как гроб стал медленно опускаться и скрылся внизу. А сверху, с боков, две створки замкнулись и наглухо закрыли проем.

— Куда это? — спросил Федька.

— Так надо, — ответила тетя Оля.

Федьку охватил ужас. Только теперь он понял, что никогда не увидит мамы. Зачем он тогда не сдернул простыню с ее лица, чтобы увидеть ее в последний раз?

— Мама-а-а! — закричал он. Сильные руки тети Оли прижали его к себе. Федька зарыдал, и накопившиеся слезы полились неудержимо и стремительно по его щекам...

Через два часа Федька сидел рядом с Геркой за столом и ел горячие щи со сметаной, приготовленные тетей Олей. После обеда он упал головой на стол и тут же заснул. Тетя Оля переложила его на кушетку, где Федька проспал до утра.

6

Старик в пальто с бархатным воротничком стоял на углу фабрики-кухни. Он держал перед собою кепку, козырек которой все так же был согнут пополам. Сережка ждал трамвая и поглядывал краем глаза на старика. Федька и Герка уже с неделю не появлялись в классе, и Сережка ездил в школу один. Целую неделю он не брал скрипку в руки. А в ушах по-прежнему звучала мелодия «Элегии» Массне. Тяжелые густые звуки «Элегии» стали теперь в Сережкином сознании неотделимы от басов органа.

Сережка поднял воротник, загораживая от ветра лицо, почесал под левою скулой затвердевшую кожу. На душе было тоскливо. Сережка все больше начинал думать об отце. Недавно он рылся в шкафу и нашел огромную толстую книгу. Называлась она «Антология русской поэзии». Между страницами было много бумажных закладок. Сережка открыл страницу на первой закладке и прочел подчеркнутые строки: «...красота — не прихоть полубога, а хищный глазомер простого столяра». Наверное, отец давно не заглядывал в книгу и забыл про эти стихи. А сейчас он, наверное, выполняет важное задание в тылу у фашистов. Кругом враги, и отец должен прикидываться немцем. А вдруг фашисты узнали про то, что отец русский, и расстреляли его? Или еще хуже — начали пытать? Нет, такого не может быть! А почему, собственно, не может? Попал же осколок асфальта в корыто, и погибла Ирина Михайловна. И снова в ушах зазвучала мелодия «Элегии». Если в Москве такое случается, то в Германии, где наверняка находился отец, таких случайностей в тысячу раз больше. Когда Сережка еще жил на Воздвиженке, Федькин отец говорил его отцу: варвары — это толпа, в которой никто не может положиться на другого. И сказал, что фашисты — те же варвары. Если уж немцы друг на друга не могут положиться, то как тяжело там приходится отцу...

По дороге в школу, когда Сережка проходил мимо забора, за которым круглели кочаны, кто-то бросил огрызки от кочерыжек на асфальт. Сережка подошел к забору, припал глазом к широкой щели и увидел пожилого мужчину, выдергивавшего из земли длинные хвосты капустных корней. Мужчина ругался непонятными для Сережки словами и повторял: «Пристрелю я вас как-нибудь, попадитесь только!..»

«Что это за воры? — подумал Сережка. — На капусту позарились». Он повернулся и чуть не упал, наткнувшись на большого рыжего пса, обнюхивавшего его ноги. Пес посторонился, юркнул к щели забора, обнюхал ее, сделал свое собачье дело, посмотрел в щель и громко залаял.

— Джек, пошел домой! — крикнул подошедший Витька Новожильский.

— Твоя собака? — спросил Сережка и протянул Витьке руку.

— Моя. Марш домой! — снова крикнул Витька. Пес виновато опустил голову и затрусил к трамвайной остановке.

— Закавыка с Рыжим опять не пришли? — спросил Витька.

— Опять.

— Уже неделю не ходят. Завтра диктант. Может, сядешь ко мне?

— Аннушка не разрешит.