Федор Черенков

К чему мы? Так ведь это так похоже на Черенкова! Его футбольные движения не по прямой. Он такую кривизну давал, что и Москва удивлялась. И его непосредственные движения настолько самостоятельны и прихотливы, что ускользают и до сих пор от объективного анализа. Потому что он совершенно свободен.

Говорите, тупик? Ну, это же Фёдор для противников придумал. А своим не только можно, но и нужно пройти, пробежать, проскакать с мячом. Где, не исключено, и будет безмятежным образом ждать Черенков, который каким-то московским, кривоколенным образом уже успел прибежать к чужим воротам, дабы завершить неплохо начатое дело.

При этом не забудем про мяч в его ногах. Он будто чертил те немыслимые импровизации старомосковских улочек, переулочков и даже тупичков непредсказуемыми, опять же истинно джазовыми передачами.

И в дриблинг Фёдор шёл совершенно необъяснимо, подчиняясь лишь мысли свободного, ничем не связанного — ни идеологически, ни как иначе — человека.

При этом он был честный мастеровой. Ведь совесть — не обуза, а суть. И тут вновь к вопросу о слободе. Черенков не хотел работать плохо. Ибо стыдно будет перед теми, кто купил билеты на игру. А стыд для него — весомее любой кары.

Он же превосходно знал своих болельщиков. Потому что не отгораживался непробиваемым стеклом и забором в черте или даже за чертой города. Фёдор всегда был своим, жил в условной соседней квартире. И, по идее, с ним можно было поговорить. Или он изредка сам вступал в диалог. И даже во дворе мог поиграть.

Можно долго рассуждать о его простоте и человечности. Но зачем? Лучше фактами подтверждать. Вот Олег Кошелев, корреспондент ТАСС, припомнил эпизод, случившийся в 2007 году. Он тогда с сыном подъезжал на машине к стадиону имени Нетто. Глядь — Черенков туда же продвигается. Пешком.

Вдруг Фёдор голосует. И просит — так вышло — как раз Олега остановиться. В чём дело? Оказывается, старушку нужно обратно к метро довезти. Плохо бабушке.

Чьей? Ничьей. Московской. Или киевской, ереванской, тбилисской. Нет разницы. Но дело в Белокаменной происходило. Большой мастер Черенков не мог по-другому. И отвезли ведь старенькую! Хотя большинство прошло мимо, не обращая на неё внимания.

А Фёдор — не мог. И не только посадил бабушку в машину, но и сам поехал вместе с ней — хотя до начала игры оставалось всего ничего. Зато какие счастливые возвращались на той же машине и Кошелев с наследником, и, понятно, Черенков!

Так и хочется вздохнуть: «князь Фёдор». Ведь если вспомнить «Войну и мир» Льва Толстого, то именно такой персонаж появляется в эпилоге знаменитого романа. Однако то лишь небольшой намёк, мазочек на огромной картине, данной Львом Николаевичем.

А в романе есть и московское общество, где выделяется семейство Ростовых. Красивое, весёлое, щедрое, хлебосольное! Разорившееся, понятно, при определённых военных обстоятельствах, о которых сегодняшние школьники пусть сами прочитают.

И наш Фёдор Черенков был таким. По той привычке из старой Москвы он не мог пройти мимо больного, измученного человека. Не совсем верно, что отдавал зарплату беднякам, будучи действовавшим футболистом. А вот когда за ветеранов играли — да.

Сергей Родионов вспоминал, что Фёдор просил в долг по окончании какого-то матча. Причём матча тяжёлого. Ведь ветераны и во Вьетнам ездили, и в отделившийся Казахстан. И вот на перроне... передаёт деньги очередной страждущей бабушке. Всё пытала его мысль: он вроде живёт хорошо — почему же другие так плохо? А затем уже обращается к другу Сергею: дай, мол, отдам. Ведь семья, дети...

Естественно, рассчитывались. До новой экзотической поездки. И вновь возникала какая-нибудь старушка на вокзале. Или старичок.

Нельзя пройти и мимо рассказа известного фотографа Фёдора Кислякова: «Когда офис “Спартака” был на “Чистых прудах”, он пришёл туда по каким-то своим делам. Погода была страшная, лило, а я в одном пиджачке, как всегда. Подходит Фёдор, куртку даёт: “Забирай!” — “Как? А ты?” — “А у меня вторая здесь есть с собой”. Прямо снял с себя. Она у меня до сих пор есть. Красная».

Дочь Настя вспоминала похожее: «Как-то зимой он ехал в общественном транспорте. В автобусе, кажется. Холодно. Он увидел парнишку, совсем легко одетого. Так он снял с себя одежду, отдал ему, благословил: “С Богом!” — а сам поехал на тренировку. Он уже по ветеранам ездил в Сокольники».

И это не рождественская сказка. Брат Виталий подтверждает: «Ещё когда жили на Вяземской, я тоже заезжал. Во двор заходишь, здороваешься — там же все выросли. С одним поздороваешься, смотришь — ботиночки знакомые. С другим — курточка знакомая. Все в его вещах ходили!»

Отчего так? Потому что Черенков не перепродавал привезённое из-за рубежа. Он всё раздавал. И не оттого, что имелась тогда бездарная государственная ответственность за «фарцу», «спекуляцию». Просто не хотел — и всё. А как же «жвачка»: этой резиной, которая теперь лезет из каждого киоска, тогда торговали, между прочим. Поверите — раздавал, из Сингапура вернувшись!