Фёдор Достоевский. Одоление Демонов

«Близость наша была так велика, что я имел полную возможность знать его мысли и чувства…» — утверждал Страхов в воспоминаниях о Достоевском [14]. Собственно, только он и мог понять, какой же именно авторский ключ вручил ему Достоевский. Но не понял — ни тогда, в 1870–м, когда получал от автора «Бесов» по письму ежемесячно (имея роскошную возможность задавать любые вопросы о новом сочинении), ни позже, когда писал «Воспоминания» (работе над «Бесами», о которой Страхов знал так много из первых рук, была посвящена здесь всего одна строка [15]), ни потом, когда в письме к Л. Н. Толстому корыстно отрекался от них: «Все время писанья я был в борьбе, я боролся с подымавшемся во мне отвращением, старался подавить в себе это дурное чувство… Но пусть эта правда погибнет, будем щеголять одною лицевою стороною жизни, как это мы делаем везде и во всем!» [16]

Что же могла значить лично для Достоевского мрачная стихия души демонически порочного Князя А. Б., каким он представал в записных тетрадях 1870 года? Какой личный смысл мог вкладывать автор, признаваясь издателю, что героя — демона «взял из сердца»?

В подготовительных материалах к «Бесам» есть одна выразительная запись — авторский наказ самому себе: «БЕРЕГИ МЕСТО. Не объяснять сначала интимностей. Всё в своем месте, объективно, внешними фактами и К СЛОВУ, а не залезая вперед».

Не только ради пущей занимательности сюжета «Достоевский и Ставрогин» не буду и я «залезать вперед». Следуя совету мастера — «береги место», рискну использовать тот шанс, который когда-то был в руках у Страхова и которым он так бездумно и бездарно пренебрег.

…Что же случилось с Достоевским в августе 1870 года, когда он решился на радикальную переделку романа? Что в его жизни, в его фантазии и в его сердце востребовало демона?

«Мы не знаем тому причин, почему именно в эту пору мир воспринимался Достоевским в таком безнадежно — трагическом аспекте» ^[17], — писал A. C. Долинин в связи с финалом «Бесов». «В каком-то соответствии с внутреннею своею жизнью Достоевский необычайно суров по отношению к своему герою…» ^[18]— говорил и А. Л. Бем об общем фоне романа.

Какие-то непонятные художественные мотивы. Какие-то непостижимые внутренние колебания. Какие-то сложные, запутанные расчеты, в результате которых в роман, задуманный как тенденциозная вещь против нигилистов и западников, вторгается герой- звезда, герой — солнце — «безмерной высоты».

Памятуя совет романиста, не стану «объяснять сначала интимностей». Вновь подчеркну лишь документально подтверждаемый факт: Достоевский начал писать связный текст романа, получивший название «Бесы», как только новый герой, Князь А. Б., утвердился и устоялся в качестве демона.

За полтора месяца было написано пять с половиной печатных листов текста, определена трехчастная композиция романа с заголовками для глав и делением на эпизоды. 7(19) октября 1870 года Достоевский выслал на адрес «Русского вестника» 62 полулиста почтовой бумаги малого формата, которые содержали первую и вторую главы первой части. Обратного хода не было: в январе должно было начаться печатание романа.

На следующий день вдогонку рукописи Достоевский выслал редактору «Русского вестника», М. Н. Каткову, письмо, в котором содержалось волнующее признание о герое, «взятом из сердца».

«Но подождите судить меня до конца романа, многоуважаемый Михаил Никифорович! Что-то говорит мне, что я с этим характером справлюсь. Не объясняю его теперь в подробности; боюсь сказать не то, что надо».

23 января 1871 года обещанный номер «Русского вестника» с началом «Бесов» вышел в свет.

Глава третья. Система всегдашнего долга

I

Чем дольше Достоевский оставался за границей, скрываясь от петербургских кредиторов, тем больше он залезал в долги новые. Иногда он даже думал, что если бы не уехал, а остался в Петербурге, то давно бы расплатился с заимодавцами. А так, из-за нетерпения и настырности, они и сами ничего не получили, и ему отработать не дали. «Если б все эти господа, — писал он в начале 1869 года вдове покойного брата, Эмилии Федоровне, имея в виду всех, кому был должен после краха «Эпохи», — дали мне хоть полтора года сроку, для уплаты всего с процентами, и переписали бы так свои векселя или выдали бы мне какую-нибудь засвидетельствованную доверенность, то я бы тотчас же воротился в Петербург, и через год они бы уже более половины всего получили наверно, а через полтора наверно всё».