Федор Толстой Американец

Новосильцева передает следующий случай: раз князь Сергей Григорьевич Волконский (декабрист) пригласил Толстого метать банк, но Ф. И. сказал ему: «Non, mon cher, je vous aime trop pour cela. Si nous jouions, je me laisserais entrainer par l'habitude de corriger la fortune». (Нет, мой милый, я вас слишком люблю для этого. Если мы будем играть, я увлекусь привычкой исправлять ошибки фортуны.)

П. Ф. Перфильева этот рассказ не опровергала.

Живя открыто и роскошно, Федор Иванович любил задавать обеды. Вяземский называет его «обжор, властитель, друг и бог». «Не знаю, есть ли подобный гастроном в Европе!» — восклицает про него Булгарин. «Он не предлагал своим гостям большого числа блюд, но каждое его блюдо было верх поваренного искусства. Столовые припасы он всегда закупал сам. Несколько раз он брал меня с собою, при этом говоря, что первый признак образованности — выбор кухонных припасов и что хорошая пища облагораживает животную оболочку человека, из которой испаряется разум. Напр., он покупал только ту рыбу в садке, которая сильно бьется, т. е. в которой больше жизни. Достоинство мяса он узнавал по цвету, и т. д.».

Поселившись в Москве, Федор Иванович постоянно вращался в литературных кругах. Он был в приятельских отношениях с князем П. А. Вяземским, с Боратынским, с Жуковским[13], А. С. Пушкиным, Вас. Л. Пушкиным, Алексеем Михайловичем Пушкиным, Батюшковым[14], князем Шаликовым, князем Шаховским, И.И. Дмитриевым, Денисом Давыдовым и др. Следы этих отношений можно найти во многих мемуарах и письмах того времени.

Особенно близок был он с князем Петром Андреевичем Вяземским. Вяземский и в стихах и в рассказах выказал к нему большую симпатию. Например, он писал Александру Ивановичу Тургеневу: «Более всех вижу и ценю здесь во многих отношениях Толстого, который человек интересный и любопытный». Со своей стороны Толстой относился к Вяземскому с особым уважением.

Вяземский в своей «Старой записной книжке» отметил много анекдотов про Толстого, а в письме к Тургеневу 19 октября 1818 года дает ему следующую меткую характеристику.

Американец и цыган,
На свете нравственном загадка,
Которого как лихорадка
Мятежных склонностей дурман
Или страстей кипящих схватка
Всегда из края мечет в край,
Из рая в ад, из ада в рай,
Которого душа есть пламень,
А ум — холодный эгоист,
Под бурей рока — твердый камень,
В волненьи страсти — легкий лист[15].

Такая характеристика, конечно, должна была льстить Толстому, но он говорил Вяземскому, что считает его не столько tolerant (терпимым, снисходительным), сколько Taleyrand (Талейраном, то есть хитрым дипломатом).

Вяземский в своих письмах не раз упоминает о Толстом. Так, например, 13 декабря 1825 года он пишет А. И. Тургеневу: «Вчера были у нас в Остафьеве Жихарев, Толстой и Денис Давыдов. Последние два смешили нас».

Толстой и Вяземский оба были «пробочниками», кавалерами шуточного «ордена пробки». К числу пробочников принадлежали также Денис Давыдов (известный партизан 12-го года), Василий Львович Пушкин (дядя поэта), Батюшков и другие.

Следующая песня пробочников, сочиненная, вероятно, Буниным, пелась на их собраниях:

Поклонись сосед соседу,
Сосед любит пить вино.
Обойми сосед соседа,
Сосед любит пить вино.
Поцелуй сосед соседа,
Сосед любит пить вино.

Веселый шум, пенье и смехи,
Обмен бутылок и речей,
Так празднует свои потехи
Семья пирующих друзей.

Все искрится — вино и шутки!
Глаза горят, светлеет лоб,
И зачастую в промежутке
За пробкой пробка хлоп да хлоп!
--- —

Нас дружба всех усыновила,
Мы все свои, мы все родня,
Лучи мы одного светила,
Мы искры одного огня.

А дни летят и без возврата!
Как знать? Быть может, близок час,
Когда того ль, другого ль брата
Не досчитаемся средь нас[16].

В одной застольной песне кавалеры пробки так величали Толстого:

А вот и наш Американец!
В день славный под Бородиным
Ты храбро нес солдатский ранец
И щеголял штыком своим.
На память дня того Георгий
Украсил боевую грудь.
Средь наших мирных братских оргий
Вторым ты по Денисе будь![17]