Федор Волков

«Эй, купцы богатые,
Молодцы тароватые,
Девицы красные,
Глазки подведенные да ясные,
Тальи поясочками схвачены.
Щечки кирпичом насандарачены».

Девицы завизжали, захихикали, начали кидать в «обидчика» щепочками. Парни загоготали… Шумский быстро и ловко подбирал давно знакомые присловья, вспоминая раньше заученное, фантазировал сразу «из головы», не умолкал ни на секунду, чтобы дать возможность комедиантам подготовиться:

«Коль собрались — ждите череду,
Не молотите языками лебеду,
Не верещите, что сорока,
Из оного не выйдет прока.
Всему свой черед.
И солнышко ино работает, а ино и отдых берет».

Смотрители запальчиво закричали:

— Солнышко-то работает эва с какой рани! А вы, баре, до полуден в пуховиках нежитесь. Царство небесное проспите! Али к попам в пономари подрядились свечные огарки жевать?

Шумский решил разделаться с неугомонной публикой по-свойски:

«Вы вот что, ребята,
Комедианты люди вежливые,
Сговорчивые и очестливые,
Коли с ними по добру да по хорошу.
Не ндравится — пожалте за дверь, на порошу.
Известно, вы привычны так:
Обронил пятак, собрал четвертак
И ну кричать: расхватали!
Как вы к нам, так и мы к вам.
Брат за брата, голова уплата.
Не ндравятся наши порядки —
С нас взятки гладки:
Взял боженьку за ноженьку
Да и об колоду,
Али бо за хвост да в воду».

Смотрители захохотали, захлопали в ладоши, закричали в восторге:

— Ловко чешет, дуй его горой! Не язык — бритва! Чай, на ремень правит, сам брадобрей! Вали, Шумской!

«Минутку терпенья,
Будет вам представленье.
Вот токо перекручу онучки,
Да подожду вон той далекой тучки.
Что она несет, дождик али снег,
Али и вовсе ничего нет?
Разведаю, тогда вам доложу,
А покеда посижу да погожу»,

Шумский умолк и с серьезным видом расселся на помосте. Смотрители хихикали, ждали, что будет дальше. Шумский долго любовался на свои сапоги, потом снял один и начал рассматривать в него публику, как в подзорную трубу: сапог был без подошвы. Смотрители хохотали от души, особенно девицы.

Публика собралась самая разношерстная. Старики и молодежь. Девицы в ярких сарафанах, румяные, ядреные, с косами до колен, со стеклярусными поднизями на головах. Некоторые одеты по-модному, в юбках «на фижбиках»[13], рукава пуфами. Парни в широченных синих китайчатых рубахах, с огромными красными ластовицами, вшитыми подмышки. Некоторые в щегольских поддевках синего сукна, реже — в немецких кафтанах и камзолах. Чуйки, сибирки, епанечки, шляпы гречушниками. Босоногая детвора в длинных ярких рубахах, иные без штанов, — этих больше всего. Жеманные мещанки в киках[14], во вдовьих темных нарядах, — скромные неулыбы, губки сердечками. Старушки в черных платочках, в синих до мотканных «монашеских» сарафанах. Компания купчиков с женами в пышных шелковых платьях, с кашемировыми шалями на плечах, в атласных алых повойниках.

Ждать приходилось долговато, — очевидно, комедианты где-то за сараем устраивали примерную пробу. Бойкая черноглазая девица не выдержала, на весь театр засетовала протяжно и жалобно:

— Вот так весь денек, милые, и сидите, да на колесо глядите.

Смотрители дружно захохотали.

— Эй, дядя Яша, отрада наша, — крикнула та же девица Шумскому, — коли же будет «Лодка?»

Шумский, надевший дырявый сапог, не задумываясь ответил:

«Будет, прекрасная молодка,
Будет и стружок и лодка.
Уж давно смолят,
А вам ждать велят».

— Идут, идут! — заорали ребятишки.

Из-за сарая вышла ватага добрых молодцов в красных рубахах, в шапках с перьями, с перевязями через плечо. На перевязях болтались деревянные сабли. На одном молодце были навешаны какие-то диковинные медали величиной в ладонь.