Федор Волков

Молодцы вальяжно взошли на помост, вытянули из-за березок низенькие лавочки, расставили их поперек помоста, уселись по-трое, лицом в одну сторону. На «носу» в молодецкой «позиции» стал сторожевой. Прикрыл глаза рукой, начал всматриваться вдаль. Атаман — видный и осанистый Ермил Канатчиков — поместился посредине, задумчиво подперев голову рукой. На «корме» гусляры взяли с перебором. «Разбойники» согласно, в такт, начали работать «веслами». Запевала — Кузьма Канатчиков — залился с высокой звонкой ноты.

Хор разбойников дружно подхватил:

«Как с Яика-реки да к Волге-матушке…
Туча черная да надвигалася…»

Гусли зазвенели громче, пальцы забегали быстрее, жалобно зарокотали струны. Кузьма поднажал, с дрожью в голосе:

«Как на Волге-реке, по надбережью…»

Хор гаркнул:

«Вольна-вольница да собиралася!»

Кузьма все наддавал, молодецки встряхивая кудрями:

«Туча черная с громом-молоньей
Вихрем-бурею да разразилася…»

Смотрители не выдержали безучастного сиденья, дружно подхватили вместе с разбойниками:

«Волга-матушка да по крутым бережкам
Грозным посвистом огласилася…»

Действительно, сразу несколько человек — и разбойников и смотрителей — ловко и в лад начали присвистывать.

Кузьма с широким жестом обратился к брату-атаману, спрашивая:

«Ох ты, гой еси, атаман лихой,
Удалой Степан Тимофеевич,
Ты за что про что закручинился,
Хмуришь тучею грозны оченьки?»

«Подголоски» из разбойников спрашивали вразбивку:

«Али красною душой-девицей
Сердце молодца полонилося?
Аль тебе, атаман, воля вольная
Буйством-удалью принаскучила?»

Атаман приготовился ответить один, но с ним вместе подхватили все смотрители дружным хором:

«Нет, невместно мне с бабой нежиться,
Не наскучила вольна волюшка,
А болит душа за почестный люд,
Что спокон веков мукой мается».

Песня кончилась. Начиналось действие. Сторожевой — человек с медалями — сделал шаг к атаману и отчетливо доложил:

Сторожевой.

Атаман честной, Степан Тимофеевич,
Не вели казнить, вели слово вымолвить.

Атаман.

Говори, мой верный есаул Черный-Ус.

Есаул.

За сизыми тучами, за бережными кручами,
Виден город сооружен, частоколом окружен,
С церковными макушками, с бойницами и пушками.

Атаман.

Что сие есть за город, молодцы?

(Разбойники хором)

Город есть Синбирской,
Воеводой в ем злодей мирской.

Атаман (вставая).

Эй, вольная вольница, кабацкая голь!
Атаманов приказ слушать изволь:
Острите сабли, заряжайте пищали,
Чтобы стены синбирски под топорами трещали.
Знаю я того злодея-воеводу,
Много чинит лиха простому народу.

Все разбойники.

Воеводу в воду!

Хор.

Как под городом Синбирском
Говорил наш атаман:
«Гей, дружина удалая,
Рассыпайся по горам».

Представление длилось еще изрядно долго. После Симбирска следовали: Самара, «малый городок» Хвалынской, Вольской, и так вплоть до Астрахани. Несколько однообразный «разговор» обильно перемежался известными всем песнями, от самых грустных до веселых плясовых. В пении обязательное участие принимали все смотрители. После взятия «славной Астрахани» представление «Лодки» закончилось залихватской общей пляской с посвистом, под стрекотню десятка неизвестно откуда появившихся балалаек.

Дальше следовало еще много диковинных вещей.

Шумский, укрепив на помосте особую заслонку, показывал из-за нее «кукольную кумедию». Появление длинноносого Петрушки, с его пронзительным, скрипучим голосом, было встречено всеобщим восторгом, радостными криками и плесканьем в ладоши. Все куклы были собственноручно сделаны Шумским и раскрашены Иконниковым.

Шумский мастерски «калякал по-петрушечьи», — с пищиком особого устройства во рту. Петрушка предварительно спел песню про «Муху-горюху и комаря-звонаря». Потом поздоровался с честным собранием, «проздравил» с праздником.

Красным девушкам послал воздушные поцелуи. Пообещал, погодя, их «пожать, помять, попудрить мучкой, погладить ручкой, подрумянить небритой бородой и подарить подарок дорогой».