Федор Волков

Девицы визжали, закрывали лица растопыренными пальцами, чтобы все же видеть, что делает Петр Иваныч. Петрушка подробно рассказал, где он был и что видел со времени последнего свидания с честным собранием.

Оказывается, он побывал «в городе Парыже, лечился от грыжи; был в городе Италии, где все девицы без талии и так далее, — без бедер и грудей, и совсем не похожи на людей, ходят как коровы и все отменно здоровы». Теперь он очутился «в городе Ярославле, во всей красе и славе». Жаловался, что «по случаю Троицы в животе чтой-то не строится», какие-то «в животе колючки позывают на частые отлучки». Рассчитывал «в знакомой кумпании на добрый прием, а наипаче с красной девицей вдвоем».

Смотрители хохотали, визжали, хлопали. Задавали Петру Иванычу шутливые вопросы, на которые он отвечал непременно «складно».

Ребятишки из зала перекликались такими же «петрушечьими» голосами.

Потом появилась новая персона — худой и длинный «лекарь-пекарь и аптекарь». Пекарь щупал у Петрушки «пульсу» на носу, заставлял его «дыхать, пыхать, кашлять, чихать и всяки звуки издавать». Колотил его, что было мочи, «между лопаток, в поясницу и так до пяток».

Лекарь нашел у Петра Иваныча «злую немочь сухотку-чахотку, а паче к кабацким питиям охотку». Назначил очень сложное лечение: настой из красного перца, чтобы оттягало от сердца; внутрь — белену и молочай, к затылку — Иванов-чай; на горло — пластырь вонючий, шею обмотать онучей; по пуду кулаги в каждый лапоть и чтобы «покеда девчонок не лапать»; натощак, поемши, принимать по посудине «целебного зелья-варева, которо на адском огне варено». Следовало перечисление входящих в состав лекарства веществ. Тут были и поташ-корень, и собачья голень, и настой на какой-то «одной вещи простой», и щучье вымя, и «мазь которая не имеет имя». Все это с прибавкой жира-инжира, накипи со щей, тараканьих мощей, ревеня и травы чур-меня, чаю-шалфею, лампадного елею, мази-камфоры, а после всего — провалиться в тартарары.

За сим последовала честная и добросовестная выплата лекарю гонорария за совет. Петрушка «слазил в сундучок и добыл оттуда добрый дрючок». Расплата длилась очень долго. Петрушка припоминал каждую специю и усердно отсчитывал лекарю по загривку.

Публика была в восторге, просила прибавить, напоминала, за что Петр Иваныч позабыл заплатить.

После лекаря явился подъячий-взяточник, потом винный откупщик, наконец хожалый, чтобы забрать буяна в сибирку.

Все они получили свое, не исключая и хожалого. Под конец Петрушка спел песню о том, «как на свете надо жить, чтобы брюхо отростить».

Смотрители не желали отпускать своего Петра Иваныча, требовали повторений. Предлагали деньги, упрашивали. Вылез из-за прикрытия Шумский, со вздохом объявил:

— Петр Иваныч занемог, лежит без задних ног, ждет помощи от бога и подкрепляется винцом немного.

Далее было объявлено о прибытии «столичного стихотворца», который прочтет «очень грустный стих из своей головы». Смотрители насторожились.

Вальяжно вышел разодетый по-модному Алеша Попов, — в ярком кафтане, в белом пудреном парике, в шляпе с позументом. Раскланиваясь с публикой, стащил вместе со шляпой и парик. Потом снова нахлобучил парик на голову.

— Да это Ленька Попов! — закричали ребятишки.

Алеша отыскал глазами Машеньку Ананьину, ту самую бойкую девицу, которой надоело ждать начала. Уставился на нее в упор и начал читать сочиненные им стихи.

Откуда-то сбоку послышалось рокотание гуслей. Это Федор Волков наскоро подобрал музыку для алешина сочинения.

«Ах и что со мною с добрым молодцем сталося?
Ах и куда моя сила буйная девалася?
Мне печаль, тоска-кручинушка связала плечушки,
Стал я, молодец лихой, смирней овечушки.
По-над речкою стоит домишко в два окошечка,
Там сидит моя зазноба, будто кошечка.
Прохожу ли мимо — сердце трепыхается,
А она, жестокая, над мною надсмехается.
В жар-озноб меня кидает, моя любушка.
Сжалься, смилуйся над мальчоночком, голубушка!
Улыбнись мне, рассмейся из окошечка..
Нет! Сидит Ягою-бабой моя кошечка.
И чего я, парень, так горю и маюся?
Пойду брошусь с кручи в Волгу… — искупаюся».

Слушали внимательно. Привставали с мест, чтобы рассмотреть, к кому это он так упорно обращается.

— Утопнешь! — кричали мальчишки.

Не смутившаяся нимало Машенька, не переставая лущить семячки, громко сказала:

— Эка беда! Одним кутейником меньше будет.

Публика захохотала. Алеша ушел за сарай, совсем обескураженный.

Дальше играли на гуслях, сначала Федор и Гриша Волковы вдвоем, потом один Федор.

Играл он хорошо и долго — смотрители не отпускали.