Федор Волков

Получив из рук Сумарокова только что вышедшую из печати вторую часть петербургского журнала «Праздное время, в пользу употребленное», Волков от души хохотал, читая его статью «Блохи»: «Кто блох терпеть не может, тот не может быть автором. Ежели кто автором быти способность имеет, и в том упражняться станет, того во всю его жизнь блохи беспокоят, а кто, сей способности не имея, автором станет против воли муз и Аполлона, оный сам блоха будет и вечно других станет беспокоить… Блох, досаждающих авторам, два рода: переученные и недоученные. Переученные блохи во всей Европе называются блохи латинские, а недоученные называются по имени той страны, в которой они рождаются… Автор беснуется от Чухонской (то есть эстляндской, здесь намек на происхождение Сиверса. — М. Л.) блохи, как от нечистого духа. О чада любезного моего отечества, старайтеся освободить Российский Парнас от сея гадины! На что нам Чухонские блохи? У нас и своих довольно».

Неоднократно обращаясь с письмами к Шувалову, Сумароков все чаще прибегал к средству, которое ему казалось наиболее действенным: в случае неудовлетворения его требований он грозил отставкой. «При театре я больше под гофмаршалом ради десяти тысячей жалованья быть не хочу… сделать при нем театру доброго ничего нельзя. Ежели я никуда не гожуся, так прошу исходатайствовать мне отпуск…» — в действительности Сумароков требовал смещения Сиверса.

Шувалов, видимо, понял невозможность примирить стороны, но колебался в поисках выхода. Пожертвовать такой литературной знаменитостью, таким популярным и авторитетным в России писателем, как Сумароков, он долго не решался. Вместе с тем постоянные театральные распри стали в городе притчей во языцех. Шувалов пригласил для беседы Волкова, с которым повел речь как с возможным преемником Сумарокова на посту директора.

Е. П. Чемесов. С оригинала П. Г. Ротари.

Портрет К. Е. Сиверса.

Гравюра резцом. Середина XVIII в.

— Ваше превосходительство, благодарю за честь, но прошу вас, сделайте все возможное, чтобы Александра Петровича оставить при театре. Он трудится, живота своего не щадя, лучшего директора нам не сыскать, — отвечал Федор Григорьевич. Он опасался за здоровье своего соратника, понимал, каким ударом для него станет отлучение от директорства.

Шувалов устало кивнул, безнадежно махнув рукой.

Однако слух о Волкове как возможном преемнике Сумарокова дошел до последнего. Федор Григорьевич почувствовал это по возникшей вдруг холодности в отношениях. А когда в конце марта он снова был у Шувалова, то понял, что дело с отставкой Александра Петровича решено. Огорчали усиливавшиеся в речах последнего желчность и неприязненность.

— Говорят, будто я сам просился в отставку. Лгут безбожно, ибо просити, чтобы я отрешен был от театра, я не буду прежде, покамест не сойду с ума, — сердито говорил он за кулисами театра. И сразу обрывал попытки объяснить, что уж Федор-то Григорьевич, верный ему друг и сподвижник, тут ни при чем. — Ежели заслужил я быть отброшен от театра, так по крайней мере пусть без промедления это делают. А стихотворцем только при комедиантах остаться не желаю, и работать по театру, если лишуся моей должности, клянусь честью, поверьте мне, не буду. Пусть с семьей по миру пойду! Хотя, кажется мне, потрудился я для сцены поболее, нежели Волков. Что он — шишаки делал! У Волкова в команде быти мне нельзя!

Федор Григорьевич не обижался, он знал отходчивость Сумарокова и не сомневался, что невольно возникшая трещина в отношениях затянется.

— Чтоб Александр Петрович от драматургии отрекся? Перестал писать пьесы? Да скорее Луна об Землю ударится, — с грустной улыбкой говорил Волков в кругу друзей.

13 июня 1761 года императрица подписала указ об отставке Сумарокова. Документ был составлен весьма дипломатично. В награду за прежнюю службу писатель получил как бы пожизненную пенсию в размере оклада, который он до сих пор имел: «Господина брегадира Сумарокова, имеющего дирекцию над российским театром, по его желанию от сей должности уволить. Жить ему, где пожелает. — И всемилостивейше указала за его труды в словесных науках, которыми он довольно сделал пользу, и за установление Российского театра производить жалованья, каковое он ныне имеет без задержания. — Господин Сумароков, пользуясь высочайшею е.и.в. милостию, будет стараться, имея свободу от должностей, усугубить свое прилежание в сочинениях, которые сколь ему чести, столь всем любящим чтение, удовольствия приносить будут».

Волков, уже исполнявший обязанности директора, просил Шувалова не учинять никаких специальных указов насчет его назначения. Тем самым сохранялась возможность числить Александра Петровича как бы почетным директором, что смягчило бы возникшую напряженность отношений.

Вскоре представился случай, которым размолвка кончилась, и, как прежде, Волков и Сумароков снова работали рука об руку.

День 29 июня — день апостолов Петра и Павла, которым кончался петровский пост, актеры решили отметить дружеской встречей.