«Опять иноземные канальи, вот уж истинно клопы и блохи, да что блохи — крокодилы», — думал он с гневом. Сколько ж людей разорит, сколько по миру пустит этот огонь! Ох сторожа расейские — чтоб им пусто было. Разини! Все водка проклятая. Вот уж полтора века, как завезли ее польские корчмари, на нашу голову. Что ни праздник, то пьянство. Кабаков развелось! В Петербурге ни одной улицы без винного погреба уже не осталось. Впрочем, сами тоже хороши — среди мужичков, охочих до хмеля, такие лихачи есть… Мало еще их кошками дерут на съезжих! Что говорить — «те минули златые веки!..»
В несколько часов пожар истребил расположенные по Малой Неве в пяти корпусах восемьдесят три амбара с пенькой и льном да у причалов много барок с товаром. Ветер был западный, в сторону реки. Российская торговля понесла огромный убыток — с лишком на миллион рублей.
Глава 6
«На все беды пойду за правду и закон…»
В конце сентября 1761 года русские комедианты открыли очередной сезон, теперь уже под директорством Ф. Г. Волкова. А спустя два месяца на очередную премьеру вопреки ожиданиям не явилась императрица. По Петербургу поползли слухи о ее тяжелой болезни.
Двадцать пятого декабря Елизавета Петровна скончалась, а на престол вступил Петр III. По случаю траура театральные спектакли были отменены на длительный срок.
Настоящее имя нового императора, немца по происхождению, было Карл Петр Ульрих, герцог Голштинский. Он не знал и не любил Россию и, судя по всему, не желал ее знать. При дворе он уже успел прославиться как пьяница, охальный озорник и кривляка. Любил развлекаться дрессировкой собак, кукольными представлениями, игрой на скрипке. Но более всего Петр Федорович пристрастился к воинским упражнениям — маршировке, ружейным приемам, выправке.
С воцарением нового самодержца петербургский двор, по отзыву одного из современников, приобрел «вид и тон разгулявшейся казармы». Необузданные кутежи стали чуть не ежедневными. Постыдное поведение монарха выходило из границ элементарной благопристойности.
Невоспитанный, ничему не обученный, морально развинченный и умственно ничтожный человек обрел верховную власть над страной. Хронический алкоголик с явными признаками дегенеративности — на троне: такого позора Россия, кажется, еще не знала… В кругах русской общественности стал возникать ропот.
Первым действием Петра III, открыто говорившего, что чин генерала прусской армии он предпочел бы российской короне, было прекращение войны с Пруссией и предложение ей военной помощи. Царь заключил союз с Фридрихом II, уступив ему все приобретения, добытые русским оружием. Пруссия была спасена, а война для России, хотя и выигранная в военном отношении, оказалась безрезультатной. Самодержец окружил себя голштинцами, раздавал им чины и государственные должности. Из ссылки были возвращены ненавистные для русских Бирон, Миних и другие немцы. Дворянскую гвардию Петр вознамерился заменить голштинскими полками, ввел в армии прусские устав, форму и шагистику.
В одну из встреч с Волковым Сумароков сказал с горькой иронией:
— Что, Федор Григорьевич, не писать мне больше «Новых лавров», а тебе не выходить на сцену в роли Марса. Армия наша геройская за горло врагов наших ухватила. Берлин взяла, но, как видно, ошиблись мы: не «вся надежда их погибла».
— Долг наш, сынов и служителей российской земли, ввергнутой подлой изменой в беду, помочь ей, — заговорил Волков. Он стал рассказывать об И. И. Шувалове: влиятельнейший при Елизавете вельможа теперь сник и пресмыкается, как и остальные, перед коронованным голштинцем. Видели, как стоял он за стулом пьяного императора, шутил и смеялся с ним. Умен ведь и образован, а характером слаб и мягок оказался граф.
— Молодец против овец, а против ловца и сам овца, — съязвил Александр Петрович.
Сумароков и Волков шли по Невской першпективе к Неве. На площади перед Адмиралтейством задержались — там была выстроена гвардейская часть и происходил очередной вахтпарад. Суетились голштинские инструктора, кричали надрывно — шел урок «прусской экзерциции». Русских гвардейцев, переодетых в короткие прусские мундиры, учили ногу поднимать и носок вытягивать на немецкий манер. Толпа горожан смотрела на эти упражнения с угрюмым презрением. Слышался насмешливый, со злобным покрякиванием шепоток:
— Царя-то нашего Фридрих чином полковника пожаловал, а тот рад-радешенек, говорит, куда Фридрих прикажет, туда он и двинется воевать, — хоть бы в самый ад… В чужебесие впал бесповоротно.