Федор Волков

В Петергоф к Екатерине спешно послали Алексея Орлова. Заговорщики провели бессонную ночь. Томила неизвестность. На заре двадцать восьмого июня, не получая известий от Алексея Орлова, вслед ему по Петергофской дороге поскакали Григорий Орлов и принадлежавший к числу заговорщиков князь Федор Борятинский. Волков в отличие от других сохранял хладнокровие. Вместе с братом Григорием и Федором Орловым он в тот же ранний час отправился к слободе измайловцев за Фонтанкой. Измайловские казармы располагались на прямом пути из Петергофа в столицу — и братья Орловы в любом случае должны были возвращаться этой дорогой. Здесь и встретили Екатерину. Поднятые по барабанному бою гвардейцы выбежали на плац. Полк восторженно принял императрицу, полковой священник начал церемонию присяги… С этого момента на протяжении всего дня Волков находился в свите людей, сопровождавших Екатерину. Потом двинулись к семеновцам, которые приветствовали ее криками «Виват!». Присягу принесли Преображенский и Конногвардейский полки.

После того как гвардия присягнула, стало очевидно, что предприятие выиграно. Чтобы закрепить его, в летней церкви Казанской богородицы отслужили молебен. Из церкви, где традиционно служили благодарственные молебствия за благополучие царствующего дома и Российского государства, Екатерина со свитой двинулась к зданию недавно отстроенного нового Зимнего дворца, куда уже вызвали членов Сената и Синода.

Е. П. Чемесов. С оригинала П. Г. Ротари.

Портрет Г. Г. Орлова.

Гравюра резцом. Середина XVIII в.

Здесь и случилась короткая заминка. В суматохе и спешке совершенно запамятовали, что на восшествие Екатерины на престол необходимо составить манифест. В отдельный покой для сочинения текста направили Теплова и Волкова. Дело не шуточное — надо обосновать причины переворота. А Екатерина и сановники уже собрались в тронном зале. Нельзя было более медлить. В этот момент Волков вышел из комнаты и быстро подошел к императрице:

— Разрешите, Ваше величество?

И, держа перед собой бумажный свиток, начал читать. Он говорил о возникшей для Российского государства опасности: о потрясении законов православной веры и истреблении преданий церковных, об угрозе принятия иноверного закона; напомнил о славе российской, добытой победоносным оружием чрез многое кровопролитие, но заключением несправедливого мира со злодеем ее отданной в совершенное ему порабощение; сказал и о ниспровержении внутренних порядков, на коих покоится целость всего отечества…

«Ради предотвращения сей беды мы, божией милостью Екатерина Вторая, императрица и самодержица всероссийская, вступили на престол», — звучал в тишине выразительный голос артиста.

Когда Волков кончил читать, Екатерина протянула руку за текстом. Федор Григорьевич подошел и, склонившись, что-то прошептал ей на ухо. Взглянув на лист, Екатерина увидела, что он… чист. Императрица не могла не оценить находчивости Волкова — манифест еще не успели завершить и переписать.

Г. И. Скородумов. С медали Гасса 1770 года.

Портрет А. Г. Орлова.

Гравюра резцом. Вторая половина XVIII в.

Указанный эпизод относят к числу легенд. Однако, зная выдающийся ум и дипломатические таланты главного актера российской сцены, можно предположить, что событие имело место.

Петр 111 вынужден был отречься от престола. Во избежание всяких возмутительных слухов и злонамеренных брожений низложенного монарха отправили в загородный дворец в Ропшу, что в двадцати семи верстах от столицы, — «на то время, пока готовили хорошие и приличные комнаты в Шлиссельбурге», как напишет позднее в своих «Записках» Екатерина.

В Петербурге в эту пору стояла жаркая, солнечная погода. Оживление царило на улицах, двери кабаков, трактиров и питейных погребов были распахнуты. Первым следствием ликования явилось повальное захмеление солдат-гвардейцев. В жбанах, ведрах, графинах тащили водку, пиво, медовуху, вино. Не все почитали нужным расплачиваться, о чем вскоре в сенат поступили челобитные от владельцев винных заведений.

«Не рановато ли ликуйствуем, заговор хотя и достиг цели, но разве предугадаешь все последствия», — думалось Волкову, когда он днем проезжал Невской першпективой и не без брезгливости поглядывал на толкавшихся и галдевших пьяных людей.

Гвардейцы тотчас по свершении переворота сбросили с себя кургузые мундиры прусского образца и надели старинные, введенные при Петре I. Но если б все было так же просто — лишь сменить платье. По существу, многое тут решилось случаем, стремительностью заставшего противника врасплох действия, в котором смешались безрассудная отвага и страх.