Феечка

– Ну а вы, товарищ Надя? – спросил меня Андреев. – Вы тоже присоединяйтесь.

Я видела бешеный взгляд Сулидзе, видела, как спокойно улыбается Ульяна и энергично потирает руки Андреев.

– Сейчас перерыв? – тихо, почти неслышно спросила я у Сени, который пошел ко второй камере и что-то там переключал.

– Чё? – громко переспросил меня Сеня.

– Перерыв? – не очень уверенно повторила я.

– Ага!

– Я же говорю – присоединяйтесь. Нам интересно будет послушать голоса образованной молодежи.

По лицу Сулидзе мне не показалось, что ему вообще интересно кого-то слушать, кроме самого себя. Но Ульяна уже уселась рядом с Андреевым, мне же ничего не оставалось, как сесть чуть поодаль, с той же стороны, что и она.

Андреев побегал, посмотрел во все камеры, развернул стулья, так, чтобы все хорошо получились, сел и продолжил:

– У нас еще гости, незапланированные. Это директора моей передачи, Ульяна и Надежда, весьма символичные имена, не так ли? – Андреев улыбнулся в камеру и незаметно подмигнул нам. Или одной Ульяне, я не поняла… – С вашей точки зрения, товарищи директоры, кто виноват и что делать?

– Виноваты мужчины, – ни секунды не задумываясь, сказала Ульяна и, не останавливаясь, не обращая ни малейшего внимания на протестующие хмыки Сулидзе и выразительный смешок Андреева, продолжила, твердо, уверенно и… нежно. (Как это может совмещаться? Не знаю.) – Мир, в котором мы живем – это мир мужчин. Мужские законы, мужское правительство. Весь мир, и цивилизованный, и дикий, живет по законам мужчин. Они, то есть вы, эти законы придумали, вы же их и нарушаете. Есть совсем странные законы, но даже и те, которые можно принять, по сути своей неверные. От этого все беды.

– Кто виноват – ясно, – ввернул Андреев, – мужчины.

– Товарищи, – начал было Сулидзе, – это просто несерьезно. Это шутка? Мы собрались обсудить единство нашего движения.

– Вы же сказали, что никакого единства быть не может, – улыбнулась Ульяна. – Потому что у мужчин главное – это подчинить себе всех остальных.

Я думала об этом – она сказала…

– Вы обобщаете и упрощаете, Ульяна, – сказал Андреев и выразительно взглянул на Сеню, я не поняла, что он имел в виду, а Сеня понял и стал подкручивать что-то в камере, наверное, снимать крупный план Ульяны.

– Возможно. Но ведь для того, чтобы понять суть, надо обобщить, разве нет? А насчет того, что со всем этим делать… Ни сегодня, ни завтра мы поменять ничего не сможем. Вы, Сергей, зовете в прошлое. Туда дороги нет. Раз социализм не выстоял, значит, он был не крепок. Все молчали и смотрели, а те, кто возражал, вперед не выходил. Сидели и возражали дома на кухне. Я этого не знаю, меня тогда еще не было, для меня это история. Но из того, что я читала и слышала, я понимаю, что именно так и было. Многие, наверное, думали, что вот сейчас наконец отменят парткомы и разрешат частную собственность, а остальное останется по-прежнему.

Сулидзе несколько раз пытался вставить слово, даже начинал говорить, но Ульяна говорила хорошо, четко, без остановки, как будто перед ней на экране был текст и она его читала с правильным выражением. Значит, этот текст у нее в голове. Никогда не подумаешь, что у изящной высокой длинноногой брюнетки с огромными смеющимися глазами в голове – проблемы человечества, мировая революция, и вопросы, вопросы, самые главные вопросы нашего бытия. И про меня тоже не скажешь, я знаю. Про меня вообще думают, что я дурочка, потому что я блондинка.

– А что думает по этому поводу голубоглазая… м-м-м… феечка, которую вы явно приберегли про запас? – все-таки прервал Ульяну прямо на полуслове Сулидзе, не слишком громко, но напористо и безапелляционно, как он обычно делает на всех передачах и выступлениях.

Ага, понятно, он думает, что я сейчас замямлю, начну копаться в волосах и тянуть гласные, а тут он и перейдет в наступление.

Андреев обернулся ко мне. Все это происходило так быстро, я поняла, что нужно что-то говорить, но я не такой прекрасный оратор, как Ульяна.